Психология - особое мнение

Добавлено: Пн Ноя 05, 2012 6:44 pm

Я слышал, что за рубежом к психоаналитику ходят все кому не лень, как в гости, это уже стало хорошим тоном и неким статусным положением в обществе.

А обращались ли вы к психологу?

Мне рассказывали про одного знакомого, который потерял работу и обратился к психологу. После чего, был весел и доволен, оказалось, что это здорово ему помогло, так как он нашёл себе другую работу, да ещё познакомился со своей будущей женой.

А как вы их находили, и какое впечатление психологи оставили у вас, если вы к ним обращались?

И вообще? Получается психолог тебя просто выслушивает? Или дает советы?

Очень интересно ...

Добавлено: Пт Янв 05, 2018 7:45 pm

бабаЙога по Понасенко

Добавлено: Пн Авг 15, 2022 8:24 pm

В соцсетях можно наткнуться на высказывания, буквально излучающие злость и негатив. Авторов таких сообщений называют хейтерами. Разбираемся, кто они такие и как им противостоять

Кто такой хейтер

Хейтеры — это люди, которые пишут немотивированно злобные, оскорбительные и агрессивные комментарии, посты и сообщения в социальных сетях. Агрессия может быть направлена как на отдельного человека, так и на группу людей.

На самом деле единого понимания, кто такие хейтеры, до сих пор не существует. Как это часто бывает с новыми феноменами, название дали сами люди, которые начали сталкиваться с негативными комментариями в Сети. Они использовали уже существующее слово: в широком понимании, хейтер (от англ. hate — ненависть) — это человек, который что-либо ненавидит. Конечно, люди, активно проявляющие свою нелюбовь к кому-то или чему-то, родились и живут не только в Сети. Но расцвел хейтинг именно в интернете.

Хейтинг отличается от критики, которая, как правило, имеет под собой основание, пусть и субъективное. Критик может перечислить аргументы, которые лежат в основе его точки зрения. Из конструктивной критики, в отличие от комментариев хейтеров, можно даже извлечь пользу. Хейтинг же отличает отсутствие доказательной базы и, тем более, объективности. По словам психолога, кандидата психологических наук и блогера Ларисы Сурковой, целью хейтеров не является сколько-нибудь рациональный диалог с человеком, на которого они обращают внимание. Главное для них — дать выход своим эмоциям. Задача максимум — стать замеченным и спровоцировать негативную реакцию у объекта атаки.

Причины хейтинга

Профессор МГППУ, доктор психологических наук Владимир Кудрявцев выделяет такие глубинные причины поведения хейтеров в сети:

Запоздалое или несостоявшееся взросление. Человек осознает, что не состоялся как взрослый, и начинает срывать досаду на других. Это может быть как глобальное чувство неудовлетворенности жизнью, так и отдельные «незакрытые гештальты»: не смог получить желанную работу, создать семью или построить бизнес, не обзавелся близкими друзьями, не осуществил мечту детства. Наблюдая за успешными людьми в Сети, человек еще больше убеждается в своей несостоятельности. Он часто искренне верит в то, что кто-то действительно проживает идеальную жизнь, пока он сам влачит жалкое существование.

Выражение своего комплекса неполноценности. Профили в социальных сетях стали новыми визитными карточками. Для инфлюенсеров, моделей, фитнес-блогеров — это еще и портфолио, в котором нет места неудачным кадрам. Их хорошая форма — это квалификация, которая позволяет им подписывать новые контракты. Кроме того, существует целое многообразие фильтров, приложений и других инструментов для преображения реальности в безупречную картинку. В итоге человек, недовольный тем или иным аспектом своей внешности, листая красивые кадры, еще сильнее закапывается в своих комплексах. Сравнивая отражение в зеркале и то, что он видит на экране телефона, он испытывает глубокую досаду. Часто она переходит в агрессию по отношению к «совершенству» с картинки.

Недостаток эмпатии. Человек, которому свойственны недостаток воспитания или эмпатии, не всегда в полной мере контролирует свои эмоции и забывает о личных границах других людей. Все мы время от времени слышим фразу «ведь это просто слова!», но часто говорящий ее не осознает, что эти его слова могут нанести вред другим. И все же в реальной жизни ему приходится считаться с нормами социума и держать себя в рамках. В рамках виртуальной среды он куда меньше заботится о том, чтобы контролировать себя, и слабо или совсем не осознает последствий своих действий в реальной жизни.

Скука. Иногда человеку просто становится скучно и хочется попробовать себя в ипостаси злодея через свой цифровой фантом.
Хейт-фолловинг: почему люди подписываются на блогеров, которые их бесят

Психологи отмечают любопытный факт: чувства любви и ненависти вырабатывают в организме одни и те же гормоны — окситоцин, серотонин и дофамин. Нейробиолог и профессор Университетского колледжа Лондона Семир Зеки описывает это так: «Ненависть считается дурным чувством, которое необходимо контролировать и искоренять. Однако для биолога ненависть — это страсть, вызывающая в мозге процессы, схожие с теми, которые провоцирует любовь». Психотерапевт Салли Бейкер объясняет, что так называемые гормоны удовольствия высвобождаются, когда человек эмоционально связан с кем-то, независимо от мотивации — будь то любить или ненавидеть.

Хейтинг — это интернет-феномен

Жизнь людей все больше приобретает гибридный формат, начинаясь в реальности и продолжаясь в Сети. Согласно отчету Facebook для инвесторов, в сентябре 2021 года число людей, использующих как минимум один продукт корпорации (Facebook, WhatsApp, Instagram или Messenger), составило 3,58 млрд. Активная аудитория YouTube оценивается в 2 млрд человек. Часть этих людей, руководствуясь своими внутренними психологическими причинами, использует соцсети как инструмент эмоциональной разрядки, иногда — за счет других людей.

Мотивы, которые побуждают хейтеров оставлять негативные комментарии существовали всегда. Но с развитием социальных сетей проявлять токсичность стало особенно удобно. Это связано со спецификой интернет-среды:

Анонимность. Виртуальная форма взаимодействия и анонимность придают смелости и смывают психологические барьеры, которые в реальном мире ограничивали бы проявление неуместных эмоций в коммуникации. Порой в порыве гнева мы испытываем желание оскорбить человека или сказать ему что-то неприятное. Но не делаем этого, потому что нам с ним потом работать, учиться, жить — список можно продолжать. К незнакомому человеку на улице с немотивированной агрессией тоже мало кто подойдет: высок шанс получить справедливый и жесткий отпор. А вот оставлять токсичные комментарии инфлюенсерам, например, живущим на другом континенте, не составляет труда и не представляет особого риска. Особенно если создать аккаунт, никак не ассоциирующийся с настоящим именем пользователя.

Сложное правовое регулирование социальных сетей. Пользователи часто не понимают возможных последствий своих действий в интернете и не осознают, что за виртуальное преступление можно получить реальное наказание. Это постепенно меняется: все больше стран сейчас принимают законы, предусматривающие ответственность за оскорбления или клевету в сети. Так, в России предусмотрены административные наказания за оскорбления в мессенджерах и соцсетях и уголовная ответственность за клевету в Сети. Ряд стран также вводит реальные наказания за разжигание ненависти в Сети. Так, Новая Зеландия рассматривает возможность наказывать тюремным сроком до трех лет тех, кто публично оскорбляет других людей в виртуальном пространстве на почве религии, национальности, сексуальной ориентации и других факторов, тем самым «нормализуя» проявление агрессии в отношении меньшинств. А в Германии в 2018 году вступил в силу Закон о мерах в отношении социальных сетей, обязывающий крупные сетевые платформы, такие как Facebook, Instagram, Twitter и YouTube, самостоятельно отслеживать и в течение 24 часов удалять «незаконный контент», а также предусматривающий штраф до €50 млн за неисполнение его требований. Однако у этого подхода есть свои минусы. Критики немецкого закона считают, что он угрожает свободе слова. Так, правозащитная организация Human Rights Watch заявила, что в условиях ограниченного времени на принятие решения и под угрозой значительных штрафов, социальные сети рискуют превратиться в «не в меру ретивых цензоров».

Несовершенство алгоритмов. По словам самого главы Facebook Марка Цукерберга, алгоритмы смогут по-настоящему эффективно распознавать комментарии с хейт-содержанием только через 5–10 лет.

Подробнее на РБК:
https://trends.rbc.ru/trends/social/61b30ed39a7947a036321b0b

Добавлено: Вт Авг 16, 2022 11:36 pm

30 августа 2006, 09:14 Р.М. Фрумкина

РЕВЕККА ФРУМКИНА

Патография и биография

Под патографией принято понимать биографическое описание известных личностей, включающее прежде всего анализ их творчества с психопатологической точки зрения.

«Странности» творческих личностей неизменно побуждают нас задумываться о том, какую роль сыграли в творчестве того или иного художника, писателя, режиссера специфические особенности его душевного склада. Применительно к тем культурным героям, о душевном нездоровье которых нам известно, эти раздумья принимают вид вопроса: те или иные свершения осуществились «благодаря» или «вопреки»? И эти вопросы задают отнюдь не наивные читатели или зрители. Другое дело, что даже весьма образованные люди именно здесь склонны мыслить штампами и защищать своих «идолов» от подозрений в душевном нездоровье.

Нам трудно признать факты, хорошо известные специалистам – в частности, медикам и историкам культуры: И.А. Гончаров был ипохондриком и страдал тяжелыми депрессиями; Достоевский не только был болен эпилепсией, но его страсть к азартной игре имела патологический характер; Врубель последние годы жизни провел в психиатрической клинике; Андрей Белый, несомненно, страдал серьезным психическим расстройством; у Мандельштама был тяжелый невроз, а к тому же он пережил психотический эпизод (с попыткой суицида), от которого, видимо, уже не смог полностью оправиться.

Анна Ахматова отличалась поразительной трезвостью ума, но страдала агорафобией – боязнью открытого пространства – и не всегда могла без посторонней помощи перейти через улицу. Маяковский вообще не отличался душевным здоровьем – его поза хулигана была обусловлена потребностью сверхчувствительной личности в психологической защите; отсюда же и пресловутая мыльница, которую он носил с собой, чтобы защититься от возможной инфекции.

Есенин пережил многочисленные эпизоды алкогольного психоза; сдержанный и сверхупорядоченный Брюсов, тем не менее, был морфинистом. Богатый материал для патографического анализа дает творчество Эйзенштейна, в особенности – его дневниковые и полудневниковые тексты.

Конечно, формулировка «благодаря» или «вопреки» – это перевод на бытовой язык проблемы, реально существующей в науках о человеке как творце культуры и, одновременно, в науках о человеке как о живом организме. Мы ведь не знаем, что такое талант, и наивно полагаем его подарком судьбы – но, быть может, это еще и тяжкий груз, вериги, которые не каждой личности под силу?

Рембрандт. «Жертвоприношение Авраама», 1635 год, Государственный Эрмитаж, Санкт-Петербург

Поэтому патография – анализ жизни и творчества выдающихся личностей, страдавших психическими заболеваниями, – представляет особый интерес не только для психиатрии, но и для психологии, антропологии и философии. Разумеется, такой анализ должен иметь своим предметом целостную экзистенцию этих личностей, а не только их повседневность или только их творчество.

Классические и до сих пор непревзойденные образцы патографического анализа создал Карл Ясперс – это описания жизни и творчества Стриндберга и Ван Гога, в более сжатом виде – Гельдерлина и Сведенборга. Русский перевод монографии Ясперса «Стриндберг и Ван Гог» вышел в 1999 году [1]. К сожалению, эта книга не стала фактом нашей интеллектуальной жизни.

Вообще говоря, закономерен вопрос о том, почему патографические исследования посвящены преимущественно деятелям культуры, а не, например, деятелям науки.

Дело здесь не только в том, что занятия наукой предполагают картезианский самоконтроль, вне которого возможны лишь мгновенные озарения, но не регулярное научное творчество. Не все творческие личности предоставляют нам – в той или иной форме – достаточно обширные массивы своих личных «высказываний», т.е. материал для дальнейших исследований. Преимущественно это литераторы и художники со своими романами, стихами, картинами, перепиской и дневниками.

Ученый в идеале обитает «наедине с собой» – то есть со своими книгами, приборами, в тиши библиотек и лабораторий. Люди литературы и искусства (разумеется, в среднем) в большей мере склонны к публичности. Поэтому, как правило, мы располагаем также свидетельствами современников о повседневной жизни этих людей и их отношениях с выше- и нижестоящими, с друзьями, возлюбленными, членами семьи. Иными словами, у нас достаточно материала для умозаключений не только о событийной канве их жизни, но и о жизни душевной и духовной. Это позволяет судить о важнейших экзистенциальных проблемах и, в частности, о соотношении жизни и творчества.

Заметим, что изучение свидетельств душевной и духовной жизни в равной мере плодотворно применительно к жизни здоровых людей, поскольку любые экзистенциальные конфликты представляют для психопатолога и антрополога безусловный интерес. Так, сугубо интимные дневники Ролана Барта содержат своего рода «ключ» к пониманию экзистенциального корня его творчества в большей мере, чем многие его нашумевшие сочинения.

Разумеется, многие «обычные» люди также ведут дневники или обширную переписку, но либо эти материалы не сохраняются, либо по тем или иным причинам исследователь не имеет к ним доступа. Да и подлинно научное изучение дневников и переписки рядовых людей – предмет так называемой «устной истории» – это феномен достаточно недавний (о том, какие научные проблемы порождает анализ таких документов, см., например, книгу известного социолога Н.Н.Козловой [2] и мою статью о ней [3]). Впрочем, это особая тема.

Итак, патографические штудии важны для осмысления отношений между личностью, творчеством и болезнью. Эта своего рода «вечная тема» именно у Ясперса получила новое освещение, свободное от фрейдистских догматов и мифологем.

Важнейший вывод, который позволяют сделать патографические исследования Ясперса, состоит в следующем. Вопрос о том, в какой мере та или иная психическая болезнь способствует или препятствует творчеству, не может получить общий ответ, верный всегда и для всех. Ниже я попытаюсь показать, какой фактический материал и какие общефилософские построения приводят Ясперса к данному заключению.

Болезнь настигает личность с определенной структурой. Человек может быть ревнив или подозрителен, склонен недооценивать или переоценивать свои возможности, пытаться решить сложную научную задачу, не имея для этого должной подготовки, или посвящать все свое время сочинению текстов, лишенных художественной ценности. Ясперс исходит из того, что все это само по себе еще не говорит о душевной патологии.

Переход от просто ревности к бредовому регистру, от подозрительности к бреду преследования – т.е. выход в психоз – характеризуется сочетанием фактов, интерпретируемых субъектом как значимые свидетельства враждебности, измены, подвоха, «заговора» при явной недостаточности необходимых оснований для этих выводов. То есть недостаточны эти основания, так сказать, для нас с вами, в рамках нашей повседневной житейской логики. А вот дальнейший ход событий определяется уже совокупностью многих факторов – структурой личности, фазами болезни, сферой реализации творческого потенциала, а также не зависящими от больного житейскими обстоятельствами.

Так, бредовый психоз определяется системой значимостей, которая, будучи внутри себя логичной, резко отличается от общепринятой.

Многие читали переписку Винсента Ван Гога с его братом Тео. Поражает здравомыслие Винсента и осознание им своей болезни, равно как и готовность художника жить буквально на хлебе и воде. При этом он был не в состоянии обеспечить себе хотя бы крышу над головой. Только благодаря заботам Тео Винсент мог приобретать холсты и краски для работы, чуть ли не сутками не отходить от мольберта и находиться под присмотром врача.

В противоположность Ван Гогу, Август Стриндберг, у которого достаточно рано сформировался выраженный бред ревности, а в дальнейшем вся жизнь протекала под знаком тяжелейшего бреда преследования, переменив множество занятий, состоялся как знаменитый писатель, пьесы которого ставились на сцене, а книги широко продавались. При этом бредовое содержание его идей настолько ярко сфокусировано в его творчестве, что именно тексты Стриндберга позволили Ясперсу детально описать течение его болезни и даже датировать психотические приступы.

Ясперс всегда исходит из того, что объявить те или иные проявления человека свидетельствами спутанности или пустоты и тривиальности, определить что-то как непонятное, а следовательно, безумное, – это всего лишь неоправданное и малопродуктивное упрощение. «Это может быть и справедливо, но всегда интереснее .попытаться увидеть какое-то позитивное проявление, что-то понятное, наполненное, функционирующее, ибо только на этом пути можно продвинуться дальше, тогда как после упомянутых негативных оценок все быстро заканчивается» [1, 159].

Так, в выразительных и страстных текстах Стриндберга, описывающих его состояние на пике психоза, нет ни спутанности, ни тривиальности. Не вызывает сомнений сугубо бредовое качество его подозрений, согласно которым на одном из его шутливых портретов его прическа изображена так, чтобы всем был виден рог – символ обманутого мужа. Однако само описание этих подозрений представляет собой вполне связный текст!

Бред ревности Стриндберга, составивший содержание его первого несомненно психотического эпизода, поражает расхождением между зоркостью и выразительностью описаний, их напряженной пластикой, эмоциональным накалом – и неправдоподобной избыточностью негативных деталей, которые можно было домыслить, но уж безусловно не наблюдать непосредственно.

По сравнению с истероидно-избыточным, взвинченным тоном большинства сочинений Стриндберга, рационализм самоотчетов и трезвость Ван Гога особенно поражают. Уже в состоянии начавшегося психоза Ван Гог пишет брату:

«Я не болен, но, без всяких сомнений, заболею, если не буду есть и не прекращу на несколько дней писать. < > Хотя я не думаю, что моя дурь сделалась бы манией преследования, потому что то, что я чувствую в состоянии возбуждения , всегда направлено на все эти дела с вечностью и вечной жизнью. Но как бы там ни было, моим нервам я доверять не должен». [1, 184]. Год спустя, едва оправившись от очередного острого психотического приступа, Ван Гог описывает свои ощущения так: «Во время моей болезни выпал мокрый снег, и я встал ночью, чтобы посмотреть на ландшафт. Никогда еще ландшафт не казался мне таким трогательным и волнующим». [1, 186].

Разумеется, шизофрения как таковая не создает ни личности, ни одаренности. Собственно говоря, болезнь вообще не может создать ничего нового – все это должно быть заложено в данном человеке до психотической вспышки. И все-таки шизофреническое напряжение как бы идет «навстречу» имеющимся потенциям. В случае Ван Гога психотическое напряжение породило ту невероятную продуктивность и свободу обращения с красками и мазком, которая была подготовлена всей его предыдущей экзистенцией – его цельностью, его страстным, религиозным отношением к искусству, к своему призванию. Именно сохранность рационального восприятия мира и своего места в нем позволили Ван Гогу отразить на холсте необычность и эмоциональную насыщенность его переживаний.

Свои размышления о взаимосвязи шизофренических эпизодов и творчества Ясперс постоянно сопровождает замечаниями о том, что дух как таковой заболеть не может. Однако же подобно тому, как «больная раковина порождает жемчужину, так шизофренический процесс может породить неповторимые духовные творения. И как мало тот, кто любуется жемчужиной, думает о болезни раковины, так же мало тот, кто впитывает животворящую для него силу художественных творений, думает о шизофрении, которая, быть может, была условием их возникновения». [1, 158].

Приведенный пассаж предваряет краткий «вставной» патографический очерк, посвященный Гельдерлину, – краткий потому, что в фактической части Ясперс имел возможность опираться на подробное психиатрическое исследование Х.Ланге, изданное еще в 1909 г.

Великий немецкий поэт Гельдерлин с юности чувствовал свое призвание, но испытывал постоянные опасения по поводу возможности самореализации – так остро ощущал он свою чуждость холодному и враждебному миру. За год до психотического приступа Гельдерлин сравнивает себя с неловким гусем, лапы которого вязнут в современной воде, в то время как он мечтает взлететь к небу Эллады. И вдруг, благодаря психотическому состоянию, поэт переходит в некий совершенно иной мир, где обретает уверенность в себе и в способности исполнить свое предназначение – выразить себя в поэтическом творчестве.

В состоянии предельного напряжения сил за четыре года (1801-1805) Гельдерлин создает увековечившие его имя шедевры. Написанные в форме свободного стиха, эти гимны воспринимаются самим поэтом как исполнение предначертанной ему судьбы. Он наполнен только своей работой и все более чужд другим людям; по существу, дольний мир не только его не заботит – он для Гельдерлина просто не существует, ибо «философский свет – в моем окне. Вот что теперь составляет мою радость…» [1, 170].

Тем самым болезнь как бы высвободила прежде существовавшие в психике поэта возможности, чтобы после такого сверхинтенсивного расцвета, невозможного для здорового человека, все уничтожить. Гельдерлин доживет до 1843 года; изредка из под его пера будут выходить вполне понятные, но все менее значительные стихи, а затем – лишь спутанные отрывки.

Героем наиболее подробного патографичекого анализа, проделанного Ясперсом, является Стриндберг. По словам Ясперса, лучшее описание характера Стриндберга принадлежит самому писателю. Действительно, Стриндберг оставил огромный массив текстов, не просто написанных от условного «первого лица», но с большой точностью воспроизводящих (притом детально) вполне конкретные события его внутренней жизни.

С ранней юности Стриндберг обладал определенной сверхчувствительностью и повышенным вниманием к тончайшим нюансам своих ощущений и переживаний. Дар слова оказался тем инструментом, который, с одной стороны, сделал его знаменитым шведским писателем, а с другой – предоставил в распоряжение Ясперса как психиатра и философа поистине уникальные описания внутренней жизни человека, который всю жизнь задавал себе вопрос о том, не болен ли он психически, и с поразительной последовательностью уверял себя и других в том, что он здоров.

Важно отметить, что до определенного момента так оно и было. Эмоции Стриндберга выглядят, быть может, преувеличенными, переходы от восторга к безнадежности чрезмерно внезапными, отношения между «Я» и миром вокруг – не сомасштабны. С юности определяющим для его характера были его отношения с женщинами и чувство собственной значимости. Однако в течение длительного периода его поведение, определяемое ревностью к жене, при всех странностях остается в главном понятным. Да, подозрительность Стриндберга и тяжесть обвинений в адрес жены изначально абсурдны просто с точки зрения устройства обыденной жизни. Но только задним числом, рассматривая в совокупности тексты Стриндберга, свидетельства его друзей и факты его жизни, можно составить представление о том, когда именно первый шизофренический приступ достигает своего пика.

В это время бред ревности как бы заполняет все содержание личности, о чем свидетельствуют такие сочинения Стриндберга, как «История одной души» (1886) и «Исповедь глупца» (1888).

И здесь весьма существенно, что, в отличие от «прирожденных» ревнивцев, которые ревнуют любую женщину вне зависимости от конкретных обстоятельств, Стриндберг, с его общеевропейской репутацией женоненавистника, после развода с первой женой женился вторично! При этом нет никаких свидетельств о его ревности к второй жене. Позднее именно она была инициатором их развода – однако же вовсе не из-за того, что муж ее ревновал, а из-за явной психотичности всего его поведения.

На данном этапе у Стриндберга сформировался острый и постоянный бред преследования. Одновременно он увлекся некими квазиестественнонаучными экспериментами, придавая своим «открытиям» мистический и метафизический смысл, как если бы дело происходило не в конце 19 века (это год 1896), а во времена, когда достойнейшим занятием считались поиски «философского камня». На пике этого второго психотического приступа Стриндберг открывает для себя Сведенборга, которого считает истолкователем всей своей жизни (Ясперс кратко рассматривает сходство казуса Стриндберга с казусом Сведенборга, который начинал как ученый, но после сильнейшего духовного и душевного кризиса погрузился в мир визионерства и мистицизма).

Ясперс убедительно показал, сколь логичен и последователен был Стриндберг внутри своего бреда. Более того: психопатологическая закономерность развития бреда – от бредовой трактовки отдельных реальных событий и отношений к созданию бредовой системы – привела Стриндберга к новому мировоззрению и «открытию» мистического и метафизического смысла бытия.

Стриндберг постоянно сомневался в любых своих утверждениях и пересматривал их. Сомневался он и в своем психическом здоровье. Но поскольку он вообще никогда ни в чем не был уверен до конца, то ради квалифицированного подтверждении своего душевного здоровья Стриндберг был готов обратиться к врачу и неоднократно это делал. Вместе с тем ни при каких обстоятельствах, несмотря на уверенность в реальной угрозе своей жизни со стороны обступивших его «врагов», Стриндберг не стал бы обращаться в полицию, поскольку понимал, чем он в данном случае рискует.

Замечательно проницательное суждение Ясперса о сущности шизофренической ментальности как принципиально непонятной для здоровых: безумие – это не обязательно алогичность и спутанность. Это прежде всего иной мир, в котором события напоминают ход странных часов, по которым ударили молотком, но часы не остановились, а стали функционировать неким непредсказуемым способом. Яркая метафора Ясперса – «больная раковина порождает жемчужину» – вовсе не должна интерпретироваться расширительно, то есть как плодотворность болезни для творчества. Есть такие «больные раковины» и такие «странные часы» – вот что имел в виду Ясперс.

И еще одно замечание Ясперса, сделанное им как бы мимоходом, заслуживает особого внимания. Это строки, где он говорит о том, что неважно, как мы назовем заболевание Стриндберга – шизофрения, парафрения или паранойя. Акцент на ярлыках в ущерб пониманию того, как комплекс болезненных проявлений соотносится с экзистенцией целостной личности, остается слабым местом и в современной психиатрии. В особенности это верно, увы, для психиатрии отечественной.

Патографические исследования позволяют понять, что в значительном числе случаев личность человека не сводима единственно к его психопатологическим проявлениям. Побуждая находить в больном «Ты» в смысле Бубера патографический анализ делает для нас более внятными исходные тезисы и пафос современной гуманистической психиатрии.

=============

Примечания

1. Ясперс К. Стриндберг и Ван Гог. СПб, 1999.

2. Козлова Н.Н. Советские люди. Сцены из истории. М.: Европа, 2005.

3. Фрумкина Р.М. Рец. на кн.: Наталья Козлова. Советские люди. Сцены из истории. М., Издательство «Европа», 2005. // Новое литературное обозрение. 2006. № 79

ПАТОГРАФИЧЕСКИЙ ПОРТРЕТ ПИСАТЕЛЯ ТУРГЕНЕВА

Добавлено: Пн Дек 19, 2022 11:11 pm

Swami Dhyan Yogi прослушал лекции профессора Петухова В.В. по психологии и остался в прострации, не найдя в лекциях жизни. Предлагаю альтернативу

Секреты психологии. Учимся "читать" людей.
https://youtu.be/hqkXGWwwtug

Или это: Как распознать ложь
https://youtu.be/EHuvsmgHOxo

Добавлено: Чт Дек 22, 2022 11:05 am

Добавлено: Пн Янв 02, 2023 8:12 pm

Добавлено: Вс Апр 23, 2023 11:18 pm

Добавлено: Пн Май 15, 2023 10:53 am

Татьяна Черниговская. Про Отличия Мужского от Женского Мозга

Как тренировать ум