Сказки Д. Гайдука

Добавлено: Пт Авг 30, 2013 11:18 am

ПРО ПОЛИТИКУ

В чём разница между politicians и политиками? Politicians должны быть polite (вежливыми), само их название на это намекает. Политики же, судя по названию, должны полоть или палить. В слове "политика" разве не слышится вам "полите-ка!" или "палите-ка!"? Ну, вот, то-то и оно.

Жирнющую свинью подложил нам всем Феофан Прокопович, протащив это слово в русский язык без перевода. Поляки, мол, не переводят - ну, и мы не будем. Но у поляков же всё по-другому: для них polityka созвучна со словом Rzeczpospolita (республика), а у наших ничего посполитого сроду не было. Зато полоть и палить - это да, это по-нашему.

Поляки, кстати, тоже не образец адекватности. Вот, например, взяли они книгу Аристотеля "Πολιτικά", увидели там непонятное слово πόλις - и, не долго думая, перевели его как "państwo". А наши, заленившись греческие буквы разбирать, перекатали у них почти слово в слово:

"Поскольку, как мы видим, всякое государство представляет собой своего рода общение, всякое же общение организуется ради какого-либо блага (ведь всякая деятельность имеет в виду предполагаемое благо), то, очевидно, все общения стремятся к тому или иному благу, причем больше других, и к высшему из всех благ стремится то общение, которое является наиболее важным из всех и обнимает собой все остальные общения. Это общение и называется государством или общением политическим".

И так с тех пор и переиздают, и многие поколения студентов усердно зубрят, что государство "стремится к высшему из всех благ". Хотя "państwo" и "государство" - организации всё-таки очень разные (панов много, а государь один), но не это важно. Важно, что πόλις - это не то что бы "państwo" и совсем не "государство", а, прежде всего, "город". Англичане, например, так и переводят:

"As we see that every city is a society, and every society is established for some good purpose; for an apparent good is the spring of all human actions; it is evident that this is the principle upon which they are every one founded, and this is more especially true of that which has for its object the best possible, and is itself the most excellent, and comprehends all the rest. Now this is called a city, and the society thereof a political society".

("Как мы видим, всякий город является сообществом, а всякое сообщество организуется для какой-либо благой цели (ибо видимое благо есть источник всех человеческих действий). Очевидно, что таков принцип, на котором основано каждое из них, и это особенно верно для того [сообщества], которое имеет своей целью наилучшее из возможного, и само по себе наиболее превосходно, и включает в себя все остальные. Сейчас это называется "городом", а его сообщество - "политическим сообществом"")

Конечно, на русский так переводить нельзя: последний русский город, который был "политическим сообществом", выпололи и спалили лет пятьсот тому назад. С тех пор у нас "город" - понятие скорее географическое, чем общественно-политическое. И популярный диалог Платона "Πολιτεία" по-русски называется "Государство", и никто даже не пробует перевести его иначе. Хотя англичане, опираясь на латинскую традицию, называют его The Republic - но это же англичане, у них про политику свои понятия, а у нас свои.

Однако вот вопрос: если в большинстве случаев мы смело и без ущерба для смысла заменяем всё "политическое" на "государственное", то почему же слово "политика" до сих пор гуляет по России без перевода и мутит умы? Умникам оно напоминает про античную демократию (которая в современных условиях ну никак не возможна), дураков призывает полоть и палить (что тоже не вполне хорошо); а мудрые индийцы, например, не пустили его в свой язык, а заменили санскритским словом "раджанити" ("царские дела"). Вот, и нам бы как-то так бы - или не?

Автор: Дмитрий Гайдук. Отсюда.

Добавлено: Чт Окт 24, 2013 12:20 pm

Мастер-класс сказок

"Усевшись у костра под тентом, на несколько часов мы погрузились в сказочную атмосферу вместе с дядей Димой"

Добавлено: Ср Дек 11, 2013 11:06 pm

К ИСТОРИИ СОВЕСТИ И СОЗНАНИЯ

Был когда-то в древнегреческом языке глагол eido ("видеть"). Он там с самого начала был, ещё до Гомера, и со временем оброс дополнительными значениями. Уже во времена Гомера eido значило не только "видеть", но и "знать" или "познавать". Точнее, "знать из личного опыта" или "познавать на личном опыте".

Примерно за 500 лет до Рождества Христова (а может быть, и раньше) глагол eido породил термин eidesis ("[эмпирическое] познание"), а от него произошло загадочное syneidesis ("совместное познание", "одновременное познание" или "со-познание", как кому угодно). Идея этого понятия заключалась в том, что, познавая очевидное, человек одновременно познаёт и менее очевидное - например, хорошо это или плохо, правильно или неправильно, полезно или вредно, к чему это приведёт и т.д. Иными словами, syneidesis - это психическая деятельность, сопутствующая эмпирическому познанию.

Поскльку вместо психики у древних греков была душа, а вместилищем её считалось сердце, syneidesis сводилась у них, в основном, к нравственной оценке собственных поступков. Герои античных драм говорили о себе "auto ti sineidenai", имея в виду, что им мучительно больно за совершённые злодеяния. В том же значении употреблял это слово и философ Демокрит - атеист и материалист, между прочим. В богов он не верил, но в том, что у каждого порядочного человека есть syneidesis, ничуть не сомневался. А более поздние философы-стоики возвели syneidesis в ранг высшего судьи человеческих поступков, приговор которого гораздо важнее, чем общественное мнение.

Древние римляне переняли эту идею у греков и принялись её развивать. Термин "syneidesis" они буквально перевели на латынь, получилась "conscientia". О ней толковали многие латинские моралисты, но пуще всех - Аврелий Августин. В его трудах conscientia предстаёт как центр духовной жизни человека и даже как бездна, в которой обитает Бог. Но оставим его в покое и перейдём к восточным славянам.

Предки наши про syneidesis узнали позже всех - аж в XI веке. И не от каких-то там философов, а от апостола Павла и православных богословов. Перевели этот термин тоже буквально: "sin" = "съ", "eidesis" = "вЕдение"; но получившееся "съведение" никому не понравилось, и его заменили более кратким и благозвучным словом "съвесть", из которого затем получилась всем нам знакомая "совесть". С тех пор мы ею и мучимся - ну, может быть, и прежде тоже мучились, но не знали, как это называется.

До середины XVII века "syneidesis", "conscientia" и "совесть" означали одно и то же - нравственное суждение о собственном поведении. Затем в Европе появился влиятельный философ Декарт, который обратил внимание общественности на то, что судим мы не только себя, но и всё вокруг, и не только нравственно, но по-всякому. Эту-то способность к суждению он и назвал латинским словом conscientia - и, тем самым, существенно расширил его значение. А многочисленные философы и ученые, пришедшие вслед за ним, употребляли это слово уже исключительно по-декартовски, а не по-августиновски.

Живые европейские языки приспосабливались к этому расширению по-разному. Французы, итальянцы и португальцы так до сих пор и употребляют одно и то же слово в обоих смыслах (conscience, coscienza и consciência соответственно); современные греки тоже называют и то, и другое syneidisi - но во всех остальных языках для разных смыслов изобретены разные слова. У англичан это conscience и consciousness, у немцев - Gewissen и Bewusstsein, у испанцев - conciencia и conocimiento. А у русских - "совесть" и "сознание".

Слово "съзнание" существовало в древнерусском языке, но имело совсем другое значение. "Съзнати" означало "узнать", а "съзнатися" - познакомиться. Примерно так же его понимали и в начале XIX века, о чём свидетельствует "Словарь Академии Российской" 1822 года издания. А в середине того же века словарь Даля определяет "сознание" как "состояние человека в здравом смысле своем, могущего дать отчет в своих действиях", но отнюдь не как "субъективную переживаемость событий внешнего мира". И лишь у авторов второй половины века - пережде всего, у Достоевского - слово "сознание" стало употребляться в том же смысле, в каком у Декарта употребляется conscientia.

С тех пор русские переводчики настолько полюбили это слово, что переводят им любые термины, имеющие хоть какое-то отношение к высшей нервной деятельности. И английский sense, и французский esprit, и немецкий Sinn, и даже санскритская chitta - всё это на русской почве запросто превращается в "сознание". А ещё они любят переводить awareness как "осознанность", а to be aware как "быть осознанным" (тогда как на самом деле это просто "быть в курсе"). А ещё они переболтали Einsicht in die Notwendigkeit ("понимание необходимости") в "осознанную необходимость" - но это уже другая история, с древнегреческим syneidesis никак не связанная.

А слово "совесть", как мы знаем, живо до сих пор, но совсем не так популярно, и сфера его применения существенно ограничена. Современные словари определяют совесть как "свойство сознания", и мало кто сейчас помнит о тех временах, когда никакого сознания у людей не было, а была только совесть. А уж о том, что "сознание" и "совесть" - это два разных перевода одного и того же слова syneidesis, знают, похоже, только специалисты. Ну, вот, теперь и вы это знаете.

Дмитрий Гайдук.
Отсюда.

Добавлено: Чт Дек 12, 2013 4:36 pm

можно только офигеть от того что выяснилось:
сознание=совести=психическая деятельность, сопутствующая эмпирическому познанию.

Добавлено: Чт Янв 23, 2014 4:42 pm

90 месяцев: КАК КРИШНАДАС ОТ ЦАРСКОГО ГНЕВА СПАСАЛСЯ
ДЕВЯНОСТО МЕСЯЦЕВ, или БОЛЬШОЕ ПУТЕШЕСТВИЕ ВИКРАМА АДИТЬИ

7. КАК КРИШНАДАС ОТ ЦАРСКОГО ГНЕВА СПАСАЛСЯ

Чаран Чандра Кришнадас, актёр из Шринагара, много лет гастролировал по всей Индии, и повсюду выступал в одной и той же роли. Играл он синекожего пастушка, который потом оказался царевичем, а на самом деле был богом - ну, то есть, Кришну он изображал. Был Кришнадас молодым и красивым, голос имел высокий и звучный, превосходно играл на флейте и знал наизусть тысячу двадцать восемь божественных песен. С такими талантами Кришнадас не бедствовал: одевался как принц, питался как два принца, родителям каждый год корову покупал, двух сестёр замуж выдал - но сам о женитьбе и не помышлял. Ему какой-то бабА напророчил, что с потерей девственности потеряет он и красоту, и голос. Кришнадас впечатлился и дал обет никогда не прикасаться к женщине. И соблюдал его неукоснительно, вопреки всем бесчисленным соблазнам.

Однажды осенью приехал Кришнадас в Уджайн. Случилось это на праздник Дивали, когда вся страна десять дней гуляет, а певцы и музыканты в три смены работают. Юного красавчика в городе полюбили, каждый вечер в богатые дома звали, деньгами осыпали, подарками задаривали. А один местный художник взял да нарисовал Кришнадаса в образе Кришны. Отличный портрет получился - ну, прямо как живой.

Кришнадас на себя взглянул - и глаз оторвать не смог.

- Чудо как хорош! - только и вымолвил. - И сколько же ты, братец, за такую картину хочешь?

И на художника оглянулся - но не нашёл ни его самого, ни его каморки. Вся обстановка за пределами портрета переменилась вдруг разительно.

Теперь здесь была богатая спальня с высокой кроватью. Портрет висел на стене, перед ним курились благовония и горели светильники. А рядом стояла прекрасная женщина, вся в шелках и в золоте, и удивлённо на Кришнадаса таращилась.

Кришнадас, не менее удивлённый, на неё уставился. "Что это??? Откуда???? Кто это??? Где художник???" - такие вопросы вертелись у него в голове, и лишь гулкое эхо служило на них ответом. Красавица, между тем, первая опомнилась. К юноше подошла, присела, к босым ступням его нежно прикоснулась. И, глядя снизу вверх, сказала проникновенно:

- Джай, джай, Шри Кришна! Джай, Возлюбленный! Благослови Апрадити, самую преданную из твоих преданных!

Руки её были мягкими и тёплыми, глаза большими и влажными, волосы пахли розой, голос звучал влюблённо и соблазнительно, - и почувствовал юноша, что оставаться рядом с этой женщиной нельзя ни минуты. Ещё немного, и руки сами начнут её трогать, и лишится он своей драгоценной девственности, а с нею и красоты, и голоса. Он ведь не каменный был, и к женским прелестям отнюдь не безразличный.

Отпрянул он от красавицы - но она ухватила его за щиколотки и отпускать явно не собиралась.

- Не покидай меня, господи! - воскликнула. - Прости свою Радху, побудь с ней ещё немного!

"Кажется, она принимает меня за Бога, - догадался Кришнадас. - Ну, что же, покажу я ей тогда вселенский Божий гнев, как меня бабаджи учил!"

Оттолкнул женщину, взглянул на неё, как Кришна на Камсу, и с металлом в голосе произнёс:

- Прочь, презренная! Не будет тебе моего благословения! Силой колдовства, ради собственной похоти вызвала ты меня сюда - о, сколь великий грех сотворила ты, неразумная! Убирайся с глаз моих и совершай лунное покаяние четыре месяца подряд - и лишь после этого ты, быть может, заслужишь прощение!

Красавица побледнела и скукожилась. Кришнадас обрушил на неё ещё один суровый взгляд и величественно удалился.

Вышел из спальни - попал во внутренний двор, просторный и чистый, с галереями по краям и бассейном посерёдке. Двор этот Кришнадасу знакомым показался. Пригляделся - и точно: выступал он здесь недавно. Это же дворец Гандхарва Сены, царя царей индийских!

"Ой, беда-беда! - подумал Кришнадас. - Ночью во дворце, незваный-непрошенный, да ещё и наедине с женщиной! А она-то, небось, царская родственница… или, не дай бог, жена… Как бы отсюда выбраться, чтобы охрана не заметила?"

И тут его как раз охранник и заметил. И закричал:

- Эй, стой! Кто такой?

Кришнадас, понятно, стоять не стал, а рванул во всю прыть из дворца на улицу. А дворцовая стража за ним в погоню, а городской патруль наперерез. До самой реки его гнали, отстали только тогда, когда он в воду бросился. Кинулись стражники лодку отвязывать - а Кришнадас тем временем на другой берег переплыл и в лесу затаился. Только тем и спасся.

Просидел Кришнадас всю ночь под кустом, от каждого шороха вздрагивая. А потом, не заходя в город, отправился пешком на запад. В Уджайне остались у него роскошные одежды, украшения, дорогие подарки от поклонников - но вернуться за ними юноша не решился. А деньги все у него были с собой, в поясе замотаны.

Шёл он лесами да просёлками, избегая больших дорог и городов. Осень выдалась непривычно жаркая, и с каждым днём не холодало, а только жарче становилось. Через пару дней узнал он от крестьян, что дальше станет ещё жарче: весна на исходе, лето на подходе. Кришнадас был этой новостью ошарашен: как же так, только что осень была - и вот те на, уже лето! Куда же подевались зима и весна? Но, как бы то ни было, а в летнюю жару на западе делать было нечего. И Кришнадас повернул на север - во Вриндаван, где Кришна масло воровал. Во Вриндаване его всегда рады были видеть и слышать.

В городе Раджгархе (а это неделя пути от Уджайна) зашёл он на рынок - и моментально был остановлен городскими стражниками. Кришнадас назвался чужим именем, и ему поверили; но затем пожелали проверить, что у него в котомке. А там был полный костюм Кришны: бусы, браслеты, венец и флейта.

При виде этих невиннных предметов стражники переглянулись, и один из них спросил:

- Паренёк, а это у тебя для чего? Кришну изображаешь, что ли?

И что-то подсказало Кришнадасу, что правду говорить сейчас не следует.

- Ну, что вы, какой из меня Кришна? Это я в лесу нашёл, - так он им ответил.

Стражники давай его расспрашивать: где, да когда, да можешь ли место показать? Кришнадас отвёл их на место своего последнего привала и пошёл дальше, минуя Раджгарх. Свобода обошлась ему в два часа разговоров и два десятка рупий, и с тех пор он больших городов избегал. Даже Гвалиор хотел обойти стороной - но не вышло.

Недоходя до Гвалиора, заночевал он под навесом на краю леса. Навес тот был вроде трактира: хозяин брал за ночлег какие-то копейки, а хозяйка стряпала постояльцам какие-то лепёшки. Кришнадас им СЕРЕБРОМ заплатил и сразу богачом прослыл. Трактирщик вокруг него засуетился: и мёд ему впарить пытался, и чарас, и шафран, и домотканый холст, а под конец предложил КОНЯ. Холёного, с седлом и сбруей, и всего за пятьдесят рупий.

Тут бы Кришнадасу и насторожиться: откуда в таком убогом хозяйстве такая роскошная скотина? И почему так дёшево? Но он целый месяц пешком прошагал и от ходьбы измучился. Поэтому, не вдаваясь в подробности, заплатил он мужику полсотни, и дальше верхом поехал.

Однако далеко не уехал. В тот же день остановили его два вооружённых всадника и сурово спросили:

- А что это у твоего коня на шее?

А на шее у коня висела нитка крупных белых бусин. Кришнадас на неё поглядел и честно ответил:

- Не могу знать, господа военные. Когда я коня покупал, это на нём уже было.

Всадники вплотную приблизились, бусины осмотрели и ощупали. Один головой покачал и другому сказал:

- Да, это слоновий жемчуг нашей госпожи. И конь, и сбруя тоже из дворца.

А другой Кришнадаса за шиворот схватил и в ухо ему заорал:

- А ну, признавайся, недоносок, где ты этого коня взял?!

Кришнадас запираться не стал. Проводил военных к лесному трактиру. А трактирщик только руками развёл: впервые, мол, вижу это животное, да и этого человека тоже.

И понял Кришнадас, что никому ничего доказать не сможет и в этом деле крайним останется. Коня бросил, пожитки бросил, в лес побежал. Но всадники в два счёта его догнали, связали, поперёк седла кинули и во дворец привезли. Прямо к гвалиорскому радже Пратапу.

А раджа Пратап молодой совсем, Кришнадасу ровесник. Но свирепый! чисто демон! Маму позвал, жемчуга ей показал:

- Узнаёшь ли, матушка, своё ожерелье?

Мать раджи Пратапа, рани ДжАянти, поглядела-пощупала и говорит:

- Да, это моё.

Тогда раджа на Кришнадаса накинулся:

- Отвечай немедленно, где остальное спрятал!

И по щекам его - и раз! и другой! и третий! А на руках у него перстни тяжеленные, прямо кожу так и рвут!

Изуродовал бы он Кришнадаса навеки, но рани вовремя вмешалась:

- Остановись, сынок! Не видишь, что ли: мальчик от страха дара речи лишился. Позволь-ка, я у него сама спрошу - быть может, мне он всё расскажет.

И давай Кришнадаса по-новой расспрашивать: кто, мол, да откуда, да где ты провёл эту ночь, да где взял коня и жемчуга?

Кришнадас ей так отвечал:

- Я Васудева из Двараки... купеческий сын. Совершаю... паломничество во Вриндаван. Этой ночью я спал в лесном трактире, коня купил там же, у трактирщика, вместе со сбруей и этими бусами. Простите меня, государыня, я ведь не знал, что это ваш конь, и про жемчуга не имел понятия - думал, это просто стекляшки...

Выслушав его, рани Джаянти сказала:

- Вряд ли ты из Двараки: выговор у тебя северный. Вряд ли ты купеческий сын: ты не смог отличить жемчуга от стекляшек. Может быть, ты и не Васудева?

- Я Васудева, - повторил Кришнадас. - Выговор у меня северный, потому что... мои родители северяне. А жемчугов я никогда не видел, потому что... мы же... это.. зерном торгуем.

Но всё это прозвучало так неубедительно, что рани в ответ только нахмурилась.

- А прикажу-ка я его пытать! - раджа воскликнул. - Как всыплют ему горячих, так правда наружу и вылезет!

Рани молитвенно руки сложила:

- Прошу тебя, сынок: не порть себе карму. Прикажи лучше привести сюда того трактирщика, послушаем, что он скажет. А этот Васудева из Двараки пусть посидит в подвале да попробует вспомнить своё настоящее имя.

- Уведите его, - приказал раджа Пратап.

И Кришнадаса отвели в подвал. Надолго, как оказалось. Трактирщик-то в бега ударился, и, пока его ловили, про Кришнадаса просто забыли. Сидел он в заточении, и от тоски божественные песни пел. Сперва потихоньку, потом погромче, потом в полный голос. Вылетели песни из подземелья на улицу - стал возле окошка народ собираться. Сперва просто слушали, потом подпевать начали, потом барабаны притащили и стали там каждый вечер киртаны устраивать. В перерывах между песнями общались через окошко; но Кришнадас даже братьям-кришнаитам имени своего не назвал. Опасался он очень гнева Гандхарва Сены, царя царей индийских.

Вскоре кришнаиты явились к радже Пратапу, за Васудеву просить. Выпусти, мол, нашего брата, он не сделал ничего дурного. Не может быть злодеем человек, который так душевно поёт.

Раджа Пратап отрезал:

- Его поймали с поличным! Он ехал на краденом коне с краденым ожерельем - какие ещё нужны улики? Он заслуживает смертной казни, и жив до сих пор лишь благодаря милосердию моей матери.

И в тот же вечер спросил у рани Джаянти:

- Почему ты заступаешься за этого вора, мама? Почему запрещаешь его пытать?

- Потому что он не вор, - ответила рани. - Был бы он вором, спрятал бы ожерелье поглубже и коня бы сразу продал. Согласись, сынок: это очень глупо - в открытую разъезжать на краденом коне, да ещё и с крадеными вещами.

Раджа возразил:

- Среди воров тоже бывают дураки. Но если ты так уверена, что он невиновен, то почему не требуешь выпустить его из тюрьмы?

- Потому что он скрывает своё настоящее имя. Кто знает, что и где он натворил? Я уже написала о нём в Уджайн. Возможно, это и есть тот самый Кришнадас, которого ищет мой брат.

- Ладно, - сказал раджа. - Не будем его пытать. Подождём, что ответит мой дядя, да будут долгими его дни.

И снова забыл про узника, и не вспоминал о нём до того самого дня, когда вдруг отыскался трактирщик. Поймали его аж в Шивпури, препроводили во дворец и устроили очную ставку с Кришнадасом.

Трактирщик на этот раз в незнайку играть не стал. Едва завидя юношу, заявил уверенно:

- Это Бака, предводитель разбойников. Он заезжал ко мне и предлагал купить того самого коня, с которым его потом поймали. Тогда я соврал, что не знаю его, потому что боялся мести его сообщников.

- Есть ли у тебя свидетели, способные подтвердить твои слова? - спросил раджа.

- Вели позвать с базара Суриндера-кузнеца и Гопала-горшечника. В ту ночь они гостили у меня и всё видели.

- Я не разбойник! - закричал Кришнадас. - Я Васудева, купеческий сын, и никогда в жизни не водился с разбойниками!

- Есть ли у тебя свидетели, способные подтвердить твои слова? - спросил раджа.

Кришнадас потупился, не зная, что ответить.

- Уведите его, - велел раджа своим слугам. - А завтра к вечеру доставьте на дарбар кузнеца и горшечника. И позовите наших кришнаитов - я очень хочу, чтобы они присутствовал при допросе свидетелей.

На другой день на дарбаре (ну, то есть на площади для народных собраний) состоялся публичный суд над разбойником Бакой, который выдавал себя за Васудеву из Двараки. Первым обличил его трактирщик, вслед за ним выступили горшечник и кузнец. Оба они опознали Баку и в один голос заявили, что видели, как он привёл краденого коня. Слушая их речи, раджа Пратап победно поглядывал то на кришнаитов, то на свою мать. А дослушав, заявил:

- Вина подсудимого доказана. Проникнув ночью в мой дворец, он похитил моего коня вместе с седлом и сбруей, ожерелье моей матери и множество других ценных вещей. А посему постановляю: пытать его до тех пор, пока не скажет, где спрятано украденное, а затем отрубить ему голову!

Тяжкий вздох прокатился по толпе. Многие жалели сладкоголосого красавца, но никто не мог ничего возразить против столь несомненных доказательств. И тут неприметный писарь, сидевший у ног раджи, поднял голову и сказал:

- По справедливости, государь, следует наказать трактирщика за враньё, а горшечника и кузнеца - за лжесвидетельство. А юношу надо отпустить с миром: он не Бака, и не разбойник, и знать не знает, где спрятаны драгоценности.

- В своём ли ты уме, Абхишек? - воскликнул раджа. - И чем ты можешь подтвердить свои слова?

- Драгоценности лежат под кроватью в моей комнате. Вели принести их сюда, и ты убедишься, что я говорю правду. Я сам украл их из спальни государыни; а до того совершил ещё семнадцать краж в самых богатых домах города.

- Ну и дела… - только и вымолвил раджа. - Так, выходит, ты и есть знаменитый разбойник Бака?

- Нет, государь, - ответил писарь. - Я не Бака и не его сообщник. Я его создатель. И знаменитый разбойник, и вся его банда - всего лишь порождения моей левой руки.

И рассказал всем собравшимся такую историю:

Добавлено: Чт Янв 23, 2014 4:47 pm

90 месяцев: КАК КРИШНАДАС ОТ ЦАРСКОГО ГНЕВА СПАСАЛСЯ (продолжение)

РАССКАЗ ПИСАРЯ

"С детства моя левая рука стремилась занять место правой, и я никак не мог ей помешать. Из-за её своеволия я вечно подвергался насмешкам и побоям. Отец меня презирал; мать меня любила, но рано умерла. Вскоре я был отослан в школу, и там мою левую руку истязал учитель. Жестокий и мелочный деспот, он был из тех, кого Ману называл "живущими подобно цапле". На людях он притворялся скромным и милосердным, но наедине с учениками давал волю всем своим дурным наклонностям. Я его люто ненавидел и однажды отомстил: взломал его сундук, облегчился туда и левой рукой написал на крышке "БАКА" (цапля).

Так я надеялся досадить учителю - но хитрец обернул мою месть в свою пользу. Едва завидев взломанный сундук, он поднял крик, что у него похитили похоронные сбережения - и сердобольные родители учеников тут же восполнили его мнимую утрату. "Цаплю" учитель не принял на свой счёт, а решил, что это подпись преступника. Всех учеников заставили сто раз написать "бака", но я воспользовался правой рукой, и учитель не смог опознать меня по почерку.

В ближайшие месяцы грамотный вор обокрал ещё нескольких учителей и пандитов. Везде он уносил какие-то очень важные деньги, везде оставлял свою подпись - и поначалу горожане помогали всем пострадавшим. Про Баку пошли разговоры, молва наделила его обликом высокого мужчины в чёрной одежде и дала ему в подмогу двенадцать разбойников! Говорили, что он - воплощение одноимённого ракшаса, жившего в наших местах ещё при Пандавах; он умеет летать по воздуху, становиться невидимым и проходить сквозь стены.

Эти кражи повергли меня в мистический трепет: я ведь не был причастен ни к одной из них, а потому не знал, что и думать. Мне стало казаться, что своим поступком я вызвал чудовище из преисподней, и теперь оно непременно придёт за мной. Я едва не сошёл с ума от ужаса - но вскоре произошло событие, избавившее меня от душевных терзаний. Одного грамотея застукали за написанием слова "бака" на крышке собственного сундука, им же и опустошённого. Пойманный с поличным, он показал, куда спрятал деньги, которые сам у себя украл - и слухи про демонического разбойника сошли на нет. А мрачная легенда про Баку превратилась в анекдот и породила слово "бакабака" (мошенничество), которое известно теперь по всей Индии.

Тогда-то я и выследил, где учитель прячет деньги, и действительно их украл. И снова написал левой рукой "бака". На этот раз учитель не осмелился кому-либо рассказывать про кражу и не брал у нас пробы почерков, но стал следить за нашими тратами. Я предвидел это и не потратил ни копейки из похищенных денег, а припрятал их на будущее.

Отец мой к тому времени обзавёлся новой женой и новым сыном. Супруга принесла в дом богатое приданое, но моё довольствие от этого не улучшилось. Меня по-прежнему держали впроголодь. Чтобы восстановить справедливость, я однажды взломал мачехин ларец. Пока правая рука выгребала украшения, левая влезла в каджаль (краску для ресниц) и вывела на крышке ларца слово "бака". Половину похищенного я, по праву старшего сына, забрал себе; а остальные драгоценности спрятал у мачехи в спальне. Их сразу же нашли, и в семье моего отца на долгие годы воцарился раздор. Я был тому несказанно рад.

Вскоре я уехал учиться в Таксильский университет. В Таксили я продал мачехины украшения заморским купцам и зажил богато и роскошно. А когда деньги кончились, в город пришёл разбойник Бака. Поймать злодея так и не смогли, хотя изловили множество его сообщников. Все они родились благодаря моей хитрости. Самые заметные из краденых вещей я подкидывал в такие места, где их легко было обнаружить. Разумеется, всякий раз их кто-нибудь находил, тащил на рынок, и неизбежно с ними попадался. Я не жалел этих несчастных: все они страдали не из-за меня, а из-за собственной алчности и глупости.

Поступив к тебе на службу, о государь, я надолго забросил эти занятия. Жалования, которое ты мне платил, вполне хватало на безбедную жизнь, а сбережений я не делал, полагая, что после смерти отца унаследую половину его имущества, положенную мне по закону. Три года назад отец мой умер; но мне он не оставил ровным счётом ничего. Земли он заложил, деньги успел потратить, а дом наш обветшал настолько, что продать его можно было только на слом. В итоге мне достались жалкие крохи. Я просил у тебя прибавки, но ты мне отказал. И тогда мне пришлось привести в твой город разбойника Баку, и он обеспечил мне спокойную старость.

Кража в твоём доме должна была стать последним его преступлением. Надев ожерелье на твоего коня, я увел его далеко в лес и там оставил. Сделал я это затем, чтобы создать впечатление, будто разбойник покинул город. Всё вышло, как я и предполагал: коня присвоил некий глупец, пострадавший затем из-за собственной жадности. Кто он таков, я даже не поинтересовался: мало ли на свете жадных глупцов?

И я пребывал в спокойствии до тех пор, пока не услышал божественные песни, доносящиеся из темницы. Они перевернули мою душу и разбудили совесть. От людей я узнал, что юноша, который их поёт, заключён по навету, связанному с жемчугами, которые я украл! Жестоко раскаявшись, я едва не явился к тебе с повинной; но, изучив обстоятельства дела, понадеялся на его благоприятный исход. Если найти трактирщика и надавить на него как следует - он признается, что продал коня, и певца отпустят на свободу.

Используя все свои связи, я разыскал этого пройдоху - однако он превзошёл коварством даже меня самого. Его стараниями ни в чём не повинный человек превратился в разбойника Баку, который, как теперь ты знаешь, никогда не существовал в подлунном мире. И ты велел его пытать и казнить - но в этом, государь, нет твоей вины. Виновны те, кто ввёл тебя в заблуждение; а пуще всех прочих виновен тот, чья левая рука породила на свет этого мифического разбойника. Но сегодня я уничтожил его, и тем очистил свою душу".

Так писарь Абхишек закончил свой рассказ. К тому времени на дарбар уже вынесли сокровища, изъятые из его комнаты. Указывая на них, Абхишек сказал:

- Здесь всё, что было украдено мною за последние три года, кроме тех вещей, которые я разбросал по городу для отвода глаз. Но все они были найдены и, в конечном итоге, возвращены владельцам.

Раджа смерил его холодным и презрительным взглядом:

- И ты полагаешь, что за раскаяние и возврат украденного я должен тебя простить?

- Нисколько, государь, - ответил Абхишек. - Я знаю, что достоин смерти - но не спеши звать своего палача. Я, как и ты, благородный человек, и я казню себя сам.

С этими словами он выхватил из-под одежд треугольный кинжал, у которого вместо ручки было две поперечных перекладины. Вонзив его себе в горло, он свёл перекладины вместе - и кинжал раскрылся как ножницы, взрезав гортань до самого позвоночника. И Абхишек во мгновение ока истёк кровью.

Оцепенение и глухое молчание воцарились на дарбаре. Раджа пришёл в себя первым.

- Свяжите трактирщика и его свидетелей! - велел он стражникам. - Уведите их в тюрьму, завтра они предстанут перед судом! Мертвеца отнесите на шмашан и позаботьтесь о том, чтобы до заката он был сожжён. А ты, Васудева из Дварки, свободен от обвинения и можешь идти, куда шёл. Или остаться в моём городе, если сам того пожелаешь.

Приговор этот был встречен общим ликованием. Юного певца тут же окружили кришнаиты, сам махасвами обнял его как родного сына. Кришнадас поклонился радже и хотел было покинуть дарбар, но тут рани Джаянти окликнула его:

- Кришнадас!

Юноша невольно обернулся - и понял, что попался.

- Может быть, хватит скрывать своё настоящее имя? - сказала рани. - Признайся уже, наконец, кто ты таков на самом деле. Не бойся, это тебе ничем не грозит. Государь наш Викрам Адитья всего лишь хочет задать тебе… -

да так и не договорила - застыла с раскрытым ртом. Прямо у неё на глазах Кришнадас вдруг вырос на голову, в плечах раздался, усами оброс, на шее у него возникла золотая цепь, в ушах - золотые серьги… короче говоря, превратился Кришнадас в её младшего брата Викрама Адитью, царя царей индийских. И огляделся, и молвил растерянно:

- Сестрица… Племянник… Гвалиор? А как я сюда попал?

И все, кто был в тот день на дарбаре, получили тему для пересудов на многие годы вперёд. Из этих пересудов вскоре сложилась легенда о том, как Викрам Адитья, желая проверить работу местного раджи, посетил Гвалиор в облике простого бродяги. Раджа бросил его в тюрьму и велел казнить - но тут бродяга превратился в Викрама Адитью и всыпал радже по первое число!

Разумеется, на самом деле всё было совсем не так. Раджа даже выговора не получил - Викрам ведь начисто не помнил, какие гонения ему довелось пережить, когда он был Кришнадасом. О гвалиорских похождениях ему сестра рассказала (в смягчённой форме, естественно), а про всё остальное Викрам Адитья так никогда и не узнал.

Сам же он поведал своей сестре примерно следующее:

Отсюда. Продолжение следует.
Редакторы: Е.Ваншенкина, А.Володина.

Добавлено: Чт Фев 06, 2014 3:10 pm

90 месяцев: КАК КРИШНАДАС ОТ ЦАРСКОГО ГНЕВА СПАСАЛСЯ (окончание)

ВТОРОЙ РАССКАЗ БЕТАЛА

Шри Горакша Натх

"Вот видишь, Викрамушка: напрасно ты со мной спорил. Я хоть и старенький, но память у меня ещё о-го-го! Сорок лет я этого Кришнадаса не видел, а помню его, как будто вчера расстались. Ещё бы не помнить: года три он со мной путешествовал, а потом ещё года три я с ним, и потом ещё лет десять наши пути иногда пересекались. До встречи со мной был он простым пастушонком, только и умел, что на дудке играть. Это я придумал его Кришной нарядить, я же и песням его учил, и всему остальному. И, надо сказать, выучил отменно: в тот вечер, когда ты в него превратился, я даже сам усомнился на минутку, что передо мною тот самый пастушонок. И голосом, и статью, и речами был ты несомненный бог!

Жена тебе в ноги кинулась - ты ей даже не улыбнулся! Зыркнул гневно, отругал, как базарную девку - и вышел вон. Я за тобой. Гляжу, ты уже за ворота улепётываешь. Бросился я вдогонку, а тут, откуда ни возьмись, мой нынешний отец - Капишвара, обезьяний царь. Дорогу мне преградил и орёт: "Ыть! Ыть! Моё-моё! Нельзя! Убью!"

Он, видишь ли, возомнил, что я к тебе кормиться хожу, и решил мои происки пресечь. Обьяснить ему я ничего не смог, драться с ним не рискнул (ты же видел, какой он здоровенный!), а потому пришлось спасаться бегством. Загнал меня Капишвара на верхушку платана и целый час караулил, спуститься не давал. А ты тем временем реку переплыл да в чаще затерялся.

Я подумал: беда невелика. Лес - мой дом родной, якши - мои лучшие друзья. Каждый кустик они контролируют, поди от них спрячься! Покричал им через реку - они шустренько весь лес прочесали и нашли, что нет в лесу никакого Кришнадаса. То ли уже вышел, то ли вовсе не входил, то ли в небо улетел или в землю провалился.

Я тогда к йогам. Прибежал - а им не до меня. Они Бхайравананду поймали и суд над ним устроили. Ради такого дела прилетел из Бенгалии сам адигуру Шри Горакша Натх, он-то и председательствовал на суде. Обвинителем был твой брат Баратхари; а прочие йоги просто сидели и неотрывно на злодея глядели. А тот над землёй висел, в шести локтях примерно, и в своих злодеяниях признавался. Оказывается, он и Чандравешьин дом обрушил, и деньги у брамина стащил, и под видом Кришны во дворец явился и, главное, подсказал Дити ту самую идею, из-за которой ты в Кришнадаса превратился. Пастушонок-то родом из Шринагара - ну, вот туда бы Бхайравананда тебя и увёл, если бы йоги не помешали. Но виноватым он себя не признал. Заявил:

- Я не вор и не похититель! Я всего-то навсего долги получал. Чандравешья обещал мне три четверти из пожертвований, которые мы вместе собрали, а Викрам Адитья поклялся отслужить девяносто месяцев за науку. Ни тот, ни другой обещаний не выполнили - вот я и пришёл забрать обещанное. По законам божеским и людским, я имел на это полное право!

Горакша поглядел ему в глаза и головой покачал:

- Правда твоя. И в самом деле, право имел. Но вот по какому праву ты в мой огород залез, скажи на милость? Я же предупреждал: не лезь, а то испепелю!

Бхайравананда ничуть не испугался. Ответил дерзко:

- О, да! Испепели меня, мерзавца, великий Шри Горакша! Но сперва не забудь поблагодарить.

- За что же тебя, мерзавцу, благодарить? - спросил Горакша.

- За спасение вашего учителя, - ответил Бхайравананда. - Мина-джи истреблял всех йогов, проникавших в его страну, и никто из вас нипочём бы не догадался, чем он там у себя занимается. Все вы считали его непогрешимым и просветлённым, один только я знал, что он по уши в дерьме и на волосок от смерти. Дружок твой, Чауранги, услышал об этом от меня - и ты знаешь, как он отреагировал? Он меня чуть не убил! Сказал, что я порочу своими выдумками светлое имя Учителя - вот, прямо так и выразился. Благодари же меня за то, что я проявил настойчивость и убедил этого упрямца! Если бы не я, был бы сейчас ваш учитель жуком или червяком, или кем там возрождаются после смерти пьяницы и развратники? Жить-то ему оставалось всего три дня, и слуги Повелителя Мёртвых за ним уже отправились!

Горакша согласился:

- Дело говоришь, мерзавец. Если бы не ты, я бы своего гуру не уберёг и на всю вселенную осрамился. Пожалуй, поблагодарю тебя за это. Но прежде всё-таки испепелю.

Взялся обеими руками за свою рудракшу, кулаком в кулак ударил - и не стало Бхайраванды. Полыхнул он изнутри белым светом да осыпался на землю серым пеплом - так быстро, что даже эхо его крика отзвучать ещё не успело. Горакша пальцы в пепел обмакнул, на лбу себе три полосы намалевал, потом подул в свисток - и из пепла вырос Бхайраванда. В точности такой, как прежде, но уже без тени былого нахальства. Глаза он теперь на Шри Горакшу поднять не смел.

- Вот тебе моя благодарность, - сказал Горакша. - За то, что спас моего гуру, дарю тебе жизнь и свободу. Деньги забирай, они твои по праву. Викрама тоже забирай, если сможешь. Или в покое оставь - как тебе теперь угодно. Теперь убирайся в свой Шринагар и впредь не приближайся к Уджайну ближе чем на десять йоджан (сто тридцать километров). Не то опять спалю и уже не воскрешу.

Щёлкнул пальцами - и Бхайраванда, взвившись в небо, стрелою полетел на север. Все йоги закричали: "Джай ки джай!", один лишь Баратхари недоволен остался. В гневе воскликнул он:

- Что ты натворил, гуруджи?! Ты отдал моего брата?! Этому фигляру?!

Горакша взглянул на него удивлённо:

- Что ты мелешь, просветлённый? Ты сжёг свой священный шнур (символ принадлежности к высокому сословию), ты отрёкся от своего рода - с чего это вдруг Викрам тебе брат? Йоги твои братья, я твой отец, и я тобой очень недоволен. Кем бы ни был этот фигляр, для Викрама он гуру, и Викрам обещал отслужить ему девяносто месяцев. Так пусть идёт и служит, ежели обещал. Не выполнить обещание, данное учителю - дурная карма, тебе ли об этом не знать?

Баратхари воскликнул:

- Гуруджи, но как же Индия? Она ведь без Викрама пропадёт!

Горакша снова удивился:

- Куда она пропадёт? Она всегда здесь была и до конца времён будет; все пропадут, а она останется. Не печалься об Индии, лучше о себе поплачь. Погляди, сынок, что с тобою стало: постарел, потолстел, стоишь криво, глядишь суетливо, дышишь неосознанно. Тебе ли, такому, Индию спасать?! Полезай-ка лучше в реку да постой там на одной ноге, пока весь тамас из тебя не вымоет!

Но Баратхари в реку не полез, а уговорил Горакшу отпустить его на три месяца в Уджайн, чтобы последний раз тебе, Викрамушка, помочь. Превратился он в царя царей индийских, сел на трон, и первым делом объявил Кришнадаса во всеиндийский розыск. Письма с его приметами разослал всем окрестным раджам и градоначальникам, всех шпионов настропалил, всем стражникам указания дал. Ежедневно во дворец доставляли парней, похожих на Кришнадаса - однако все они на поверку оказывались просто парнями, похожими на Кришнадаса. Искали его веталы, якши, йоги, и сам Шри Горакша Натх - но всё напрасно. Сгинул наш пастушонок, и даже Бхайравананда его след потерял.

Исчерпав земные средства, обратились мы к богам. Как оказалось, многомудрые и всезнающие даже не подозревали, что царя Викрама нет на месте: очень уж убедительно Баратхари тобой притворялся. Узнав о пропаже, все боги взволновались чрезвычайно. Обшарили всю Вселенную - но не нашли тебя ни в верхних мирах, ни в нижних, ни среди духов, ни среди мёртвых, ни среди демонов, ни среди небожителей… Один только Шани, владыка Сатурна, ничуть ни обеспокоился и в поисках участвовать отказался, произнеся при этом загадочную фразу: "Время придёт - сам найдётся".

Так оно и вышло; однако прежде вышли все сроки, а ещё раньше умерли надежды. Если даже боги не справились, то куда уж нам, простым смертным. Велел Баратхари прекратить поиски, а царевичей привёл в твою личную сокровищницу и сказал: "Хочу я вам, племянники, утешительные подарки сделать. Выбирайте, что кому по душе".

Вардан выбрал парадные доспехи и меч, Манодж - золотую цепь и браслеты, а младший твой сын, Винаяк, от подарка отказался. Заявил: "Прости меня, дядя, но без позволения отца я ничего отсюда не возьму. Все эти драгоценности принадлежат Викраму Адитье, никто другой не вправе ими распоряжаться. Странно, что ты забыл об этом. Впрочем, я полагаю, ты не забыл, а просто нас испытываешь".

"Верно! - ответил Баратхари. - Я вас испытывал, и ты один моё испытание выдержал. Ты один достоин стать царём царей индийских. И ты им станешь, если твой отец до моего ухода не вернётся. Тебя, Вардан, я назначу главнокомандующим, ты, Манодж – станешь казначеем. Живите дружно, любите Индию и никогда не забывайте, что вы братья".

Решение Баратхари никому по душе не пришлось. Все его умоляли остаться, пока ты не вернёшься, и Винаяк пуще всех просил. Но йогин на уговоры не поддался. Неделю назад объявил он народу от твоего имени, что желает уединиться для духовных занятий, и короновал младшего царевича. А три дня назад, простившись с народом, удалился от мира. Так что теперь ты совершенно свободен и можешь идти, куда считаешь нужным. А я, если позволишь, пойду с тобой - уж очень я к тебе, Викрам, привязался".

Так Бетал закончил свой рассказ. И вот что Викрам Адитья ему ответил:

- Увы, Бетал, не могу я "идти, куда считаю нужным". Нужно мне лететь в Уджайн, чтобы дать последние наставления сыновьям и сообщить Винаяку пробуждающие слова. Но прощальная выходка Баратхари лишила меня такой возможности. Торжественно удалившись от мира, вернуться через три дня - да это просто смехотворно! Моё появление в городе вызовет кривотолки, которые подорвут авторитет нашего трона. Иные решат, что я не выдержал тягот отшельнической жизни; иные заподозрят, что я не доверяю Винаяку...

- Ничего подобного! - возразил Бетал. - Никто плохого не подумает - наоборот, все будут рады видеть тебя снова. Народ же тебя любит, и - поручиться могу! - ему уже тебя не хватает!

- Даже если это так, - ответил Викрам, - мне всё равно неудобно показываться сейчас в Уджайне. Если бы я мог проникнуть туда незаметно... но, к сожалению, такая возможность исключена. Стражники в моей столице бдительны, шпионы не дремлют, а ещё там живёт множество любопытных стариков и старух, от внимания которых ничто не укроется. Если кто-нибудь меня заметит, об этом тут же узнает весь город...

- Превратись во что-нибудь небольшое и лёгкое - посоветовал Бетал. - Мы пронесём тебя во дворец, там ты снова станешь собой и все свои дела уладишь. А потом мы таким же манером вывезем тебя из города - и ни одна живая душа не узнает, что ты побывал в Уджайне!

Викраму этот совет показался дельным, и он уж было задумался, во что бы превратиться - но тут его старшая сестра, рани Джаянти, сказала решительно:

- Не надо больше превращений, братец. Лети домой и не бойся дурной молвы. А для защиты от любопытных глаз возьми жемчуга Индраджита. Пока ты их носишь, видеть тебя смогут только те, кому ты захочешь себя явить.

И, надев брату на шею жемчужное ожерелье, из-за которого Кришнадас чуть жизни не лишился, рани Джаянти объяснила, как оно действует:

- Это ожерелье некогда носил ланкийский принц, едва не одолевший великого и могучего Раму. О его действии сложена такая шлока (двустишие):

"Два и три - исчезнешь,
Три и два - возникнешь".

"Два и три" означает, что следует хлопнуть в ладоши дважды, а затем трижды. "Три и два" - трижды, а затем дважды.

"Исчезнешь" означает "станешь невидимым и неосязаемым". "Возникнешь" - "станешь видимым и осязаемым".

Таково простое наставление, которым должна предваряться передача жемчугов Индраджита. Повтори его, Викрам Адитья.

Вместо повторения Викрам хлопнул в ладоши дважды, а затем трижды - и в самом деле пропал из виду. Любопытный Бетал протянул к нему лапу, однако однако нащупал только пустоту.

- И в самом деле, неосязаемый... - вымолвил Бетал удивлённо. - Эй, Викрамушка! Где ты?

Только эхо было ему ответом. Бетал завертел головой, высматривая хоть какие-нибудь следы Викрамова присутствия - но тщетно! Викрама не было нигде. Встревоженный, обернулся он к рани Джаянти - она же, улыбнувшись, хлопнула трижды и дважды. И Викрам, к великой радости Бетала, снова обрёл зримый облик.

- Благодарю тебя, сестрица! - воскликнул Викрам. - Неоценимую помощь ты мне оказала: теперь я могу посетить родной город без ущерба для своей репутации. Агнил! Какил! Мы вылетаем в Уджайн завтра на рассвете!

Так Викрам Адитья, вдобавок к дару превращений, приобрёл ещё и дар невидимости. И в дальнейших приключениях он ему не раз пригодился.

Редактор: А.Володина.
Отсюда

Добавлено: Пт Фев 21, 2014 8:25 pm

90 месяцев - Второй рассказ Бетала - аудиоверсия

Добавлено: Чт Фев 27, 2014 1:49 pm

90 месяцев: 8. КАК ВЕТАЛЫ ЗА ВИКРАМОМ ЛЕТАЛИ

Агнил и Какил, царственные веталы, подчинялись только тем, кто их не боялся. Каждого нового царя проверяли они на прочность: уносили его, спящего, на кладбище, там будили пинками и затрещинами и, поставив на колени, заявляли громогласно:

- Кем бы ты себя ни мнил, жалкий человечишка - знай, что перед нами ты прах и пепел. Мы хранители этого города! Могущество наше неизмеримо, и ничто здесь не происходит без нашего ведома. Клянись же служить нам до самой смерти, не то погибнешь прямо здесь и сейчас!

Для этих проверок принимали они обычно облик жутких трёхметровых скелетов. Агнил был красный, с горящим человеческим черепом и крыльями нетопытря, Какил - чёрный, с дымящимся вороньим черепом и крыльями ворона. Увидев над собою таких страхоидолов, почти все цари теряли своё царское достоинство, униженно клялись в вечной покорности - и, в дальнейшем, веталы помыкали ими, как сами хотели. Некоторые, несмотря на испуг, всё же пытались протествовать и драться - но тем обрекали себя на верную гибель. Разглядев в душе строптивца страх, пусть даже самый чуточный, веталы мигом раздували его до смертельного ужаса, несовместимого с жизнью. Только так и умели они убивать, а против бесстрашных были бессильны.

Поэтому, если попадался им царь, который вообще не пугался - веталы отступали и меняли свой облик. Представали перед смельчаком в виде двух царей-богатырей из древнего эпоса, и, поклонившись, говорили:

- Мир тебе, государь! Мы, хранители этого города, испытали тебя и сочли достойным. Отныне правь Уджайном; мы же клянёмся служить тебе до конца твоих дней.

Надо сказать, что в своей человеческой жизни они действительно были двумя царями-богатырями, а вдобавок ещё и патриотами Уджайна. Оба безупречно жили и героически погибли, обоим была открыта дорога в верхние миры - но они предпочли остаться в родном городе, чтобы беречь его от всяких бед. Так и стали богатыри веталами - кладбищенскими духами, ужас наводящими да души пожирающими. Все правители Уджайна их боялись и слушались, и только троим веталы сами служили. Первым был Ашока, вторым - Баратхари, а третьим, как вы уже знаете, Викрам Адитья, царь царей индийских.

Викрам не то что бы страха не знал - он просто не успевал испугаться. Когда его пугать пытались, он сразу гневался, а когда гневался, действовал молниеносно и сокрушительно. Разбудив царя царей на кладбище, веталы тут же испытали на себе силу его гнева. Не дав им сказать ни слова, вырвал Викрам из земли деревце, размахнулся - и одним ударом снёс Какилу череп, а Агнила пополам перешиб. И лишь потом спросил:

- Кто вы такие и что вам от меня надо?

С той самой минуты Агнил и Какил зауважали его безмерно. Для Викрама они делали то, чего даже не предлагали ни Ашоке, ни Баратхари - они носили его по воздуху! Летал на них Викрам, куда хотел - и в Варанаси, и в Пури, и в Виджаянагар, и даже в Каньякумари! Только в Шринагар лететь они наотрез отказались. Не потому что далеко и холодно, а потому что не желали участвовать в безумстве, которое Викрам на старости лет затеял.

Дожив до седых волос и покорив полмира, решил Викрам Адитья податься в услужение к бродячему колдуну! И не к какому-нибудь, а к мошеннику Бхайравананде, чья дурная слава гремела от моря до моря! Отговаривали его домашние, переубеждали советники, звездочёт гороскоп составил и сказал: государь, ближайшие два года неблагоприятны для поездок. Однако даже звездочёт Викрама не убедил. Едва закончился сезон дождей, засобирался он в полёт.

Тут-то веталы и заявили ему, что полёта не будет. Викрам, ничуть не возмутившись, им ответил:

- Ни уговаривать, ни заставлять вас не буду. Вы могли бы избавить меня от трудов далёкого пути; но, коль скоро вы не хотите мне помогать, оставайтесь здесь. В Шринагар я пойду пешком.

- Мы будем всячески мешать тебе! - предупредил Агнил. - Мы приложим все усилия, чтобы ты не вышел из города! Ты слишком дорог нам, государь, и мы не хотим отдавать тебя Бхайравананде!

В ответ Викрам надел жемчуга Индраджита, хлопнул дважды, затем трижды - и растворился в воздухе. Сколько ни звали его веталы, сколько ни умоляли одуматься и перестать чудить - ответа не было. Откликнулся он только под вечер, уже из Шринагара. Услышали веталы его мысленный зов:

- Агнил! Какил! Отнесите меня домой!

Обернулись веталы соколами и за двое суток долетели в столицу Кашмира. Викрам ждал их в богатом особняке на берегу озера - и не один, а с юной красавицей, явно в него влюблённой. Едва завидя Агнила и Какила, накинулся на них с расспросами: всё ли в порядке в Уджайне? здоровы ли домашние? кто сейчас на троне и справляется ли он со своими обязаностями? Так взволнованно и заинтересованно расспрашивал, будто не три дня, а три года он дома не был!

Веталы отвечали, что в Уджайне всё спокойно, домашние в добром здравии, а на троне сейчас младший царевич Винаяк, и с царскими делами он хорошо справляется.

Последняя новость поразила Викрама безмерно:

- Винаяк на троне? Но кто же его короновал?

А услышав ответ, удивился Викрам ещё сильнее:

- Баратхари жив? И умеет в меня превращаться? Чудеса, да и только!

Веталы переглянулись и поняли, что думают об одном и том же. Очень странно выглядит Викрамово беспамятство... и наводит на подозрения...

- Позволь, государь, и тебя кое о чём спросить, - сказал Агнил. - Как удалось тебе столь быстро добраться до Шринагара? Неужели ты тоже умеешь летать?

- Быстро? - переспросил Викрам. - Я добирался сюда полгода, разве это быстро? По-моему, за полгода можно и пешком дойти.

- Какие "полгода"?! - воскликнул Какил. - Государь, ты покинул Уджайн три дня назад!

Викрам взглянул на него недоуменно:

- Какие "три дня", если я уже четыре дня в Шринагаре? Ты уверен, что видел в Уджайне именно меня?

Веталы снова переглянулись и опять друг друга поняли. Агнил обратился к Викраму:

- Прошу тебя, государь, выйдем на минутку. Надо бы нам наедине поговорить. Ждём тебя в саду.

И веталы вылетели в окно. Викрам спустился в сад - и там на него набросились два крылатых скелета! Красно-огненный, ухватив его сзади за плечи, прошипел:

- Брось притворяться, Бхайраванда! Ты не Викрам Адитья!

Чёрно-дымный, целя клювом Викраму в глаз, прокаркал:

- Признавайся, куда ты спрятал Викрама!

Викрам не разгневался, а только рассмеялся:

- Проверяете меня? Что ж, припомните, чем окончилась последняя ваша проверка. Один из вас лишился головы, другой разломился надвое. Хотите повторить? Легко! Я и сейчас в состоянии с вами справиться!

И то ли в шутку, то ли всерьёз ухватился за ближайшее деревце. Тут веталы увидели, что их подозрения были напрасны: перед ними действительно Викрам Адитья, и гневить его не стоит. Преобразившись в царей-богатырей, они поклонились, извинились и объяснили причину своей дерзкой выходки.

- С тех пор, как зачастил в Уджайн Бхайравананда, - начал Агнил, - нету нам ни сна, ни покоя. Сперва он заманил тебя на остров и превратил в собаку. Два месяца мы держали остров в осаде и пытались тебя оттуда вытащить. Наконец, нам это удалось. Собака превратилась в тебя... или в кого-то, очень похожего на тебя, я уж не знаю теперь. Ты вернулся во дворец, но побыл там совсем недолго. Вскоре после Байсакхи ты (или тот, кого мы за тебя принимали) ушёл неведомо куда.

- Три месяца искали мы тебя, - продолжил Какил, - пока ты сам не объявился в Гвалиоре, живой-здоровый, но одержимый идеей отслужить Бхайравананде девяносто месяцев. Возможно это был не ты - но мы об этом не знали, и всячески пытались отговорить тебя от столь безумного поступка. Однако ты (или тот, кого мы считали тобой) сделался невидимым, и три дня назад ускользнул из Уджайна...

- Если он сделался невидимым - значит, это точно был не я, - промолвил Викрам Адитья. - Я, как вы знаете, такой способностью не обладаю. И о Бхайравананде, про которого вы всё время толкуете, я не знаю ровным счётом ничего, кроме того, что это злой колдун из детских сказок. Неужели он существует на самом деле?

Агнил покачал головой:

- К сожалению, существует. Бхайравананда - тот самый джоги, у которого ты в детстве учился превращениям и которому обещал служить девяносто месяцев. Его-то ты, надеюсь, помнишь?

- Его-то я никогда не забуду, - ответил Викрам. - Мы называли его Джай-бабА, и он действительно заманил меня на остров и унёс в Шринагар. Но службу свою я уже отслужил, теперь могу вернуться домой.

И Викрам рассказал веталам такую историю:

Продолжение следует. Аудиоверсия будет
Текст отсюда

Добавлено: Чт Мар 06, 2014 10:40 am

90 месяцев: ВТОРОЙ РАССКАЗ ВИКРАМА АДИТЬИ

Кеора (Pandanus odoratissimus)

"Джай-бабА (или Бхайравананда, как вы его называете), возможно, и злодей, но отнюдь не шарлатан. Именно у него я приобрёл те способности, которые помогли мне с вами справиться. Он научил меня преобразовывать страх в ярость и питать ею мышцы; научил также рассеивать боль, не опьяняться никаким дурманом, подолгу обходиться без еды и сна. Научил бы и превращениям, если бы тому не помешал мой старший брат. В ночь, когда мы должны были получить посвящение в Камарупу, Баратхари внезапно ворвался в Ашрам и отрубил учителю голову.

Я был безутешен - до тех пор, пока Джай-баба не явился мне во сне. Он поведал, что сотворил себе новое тело и обязательно вернётся, чтобы дать мне последнее посвящение. То самое, за которое я обещал отслужить девяносто месяцев.

Я ждал его с нетерпением - но учитель не вернулся ни через год, ни через два. А на третий год я взошёл на трон и, за своими царскими делами, совсем забыл о Джай-бабе. И он, как видно, обо мне забыл: не являлся больше ни во сне, ни наяву.

Этой зимой, однако, я вдруг стал вспоминать его каждый день. Появились навязчивые мысли о том, что в моём возрасте пора бы уже оставить дела, уехать к учителю в Шринагар и заняться духовным самосовершенствованием. Я гнал их от себя: наследник мой, как вы знаете, ещё слишком молод и неопытен, чтобы править самостоятельно. Но мысли не уходили, и вскоре Джай-баба опять мне приснился. Будто бы стояли мы на крыше моего дворца, а оттуда была видна не река Кшипра, а огромное озеро, окаймлённое белыми горами; и учитель говорил мне: "Викрам! Настало время завершить учёбу!" Я отнекивался и просил отложить посвящение лет на десять, ссылаясь на неотложные дела и незрелость наследников. В ответ он сказал: "Ладно же! Если не можешь решиться сам - тогда я приду за тобой".

И через несколько дней он действительно появился на островке в облике огненного старца. Я приплыл туда, чтобы договориться об отсрочке - но, взглянув на учителя, сидящего в негасимом костре, внезапно постиг всю суетность царской дхармы и ощутил нестерпимую печаль о годах, потраченных напрасно. И поклонился ему, и смиренно попросил посвящения.

В тот же миг мы оказались на берегу озера, которое я видел во сне. Костёр исчез, учитель преобразился - теперь он был в точности таков, каким его помню с детства. Статный красавец с ясными глазами и золотыми серьгами, больше похожий на актёра, чем на йога, обратился ко мне:

- Добро пожаловать на озеро Дал, Викрам Адитья! На этом месте получишь ты завтра полное посвящение в Камарупу. Сегодня отдыхай и даже не вспоминай о том, что обещал служить мне девяносто месяцев. Из добрых царей получаются дурные слуги; посему оставайся лучше добрым царём. Я верну тебя домой, как только дам посвящение; но обещай до посвящения выполнять всё, о чём я тебя попрошу, и ничего не делать без моего позволения.

Я дал учителю такое обещание. Затем он отвёл меня в свою пещеру, неказистую снаружи, но светлую и богато обставленую изнутри. Там он вручил мне кошелёк с тысячей рупий и велел одеться соответственно моему царскому званию. Я ведь приплыл на остров в домашней одежде и босиком, в таком виде и обретался.

Поблагодарив учителя, я пошёл на рынок. По дороге познакомился с богатым кашмирцем моих лет, который направлялся в весёлый квартал. От него я узнал, что город готовится к празднику Девяти Ночей. Новость эта повергла меня в ужас: я ведь вышел из дому накануне Махашиваратри - а значит, с того дня миновало уже больше полугода! Обеспокоенный, хотел я бежать обратно к учителю и требовать немедленного возвращения в Уджайн - но затем решил остаться на один день и всё-таки получить посвящение. А чтобы отвлечься от тревожных мыслей, пошёл вместе с новым знакомым туда, куда он направлялся.

Кашмирские девицы, светилолицые и пышногрудые, во множестве прогуливались по весёлому кварталу, сидели на крылечках и выглядывали из окошек, улыбаясь проходящим мужчинам. Но пленили меня не они, а стройная темнокожая красавица, которую вы только что видели. От одного лишь взгляда на неё во рту у меня пересохло и сердце замерло в груди.

- Кто она? - спросил я моего спутника.

- Кеора из КОдоли, - ответил он. - Не заглядывайся на неё, она тебе не по карману. За ночь она берёт целую тысячу рупий!

- У меня есть тысяча рупий, - ответил я. - Если Кеора сегодня свободна, я буду ночевать у неё; а если занята, вернусь домой. Кроме неё, мне здесь никто не интересен.

- Друг мой, ты здесь ещё никого не видел! - промолвил кашмирец, - А у нас есть женщины на любой вкус, даже самый взыскательный. Если тебя заводят бенгалки, пойдём к Джатаки. Она живёт в соседнем доме и похожа на Кеору, как родная сестра - но позволяет делать с собой всё, что угодно, всего за десять рупий. А эта гордячка Кеора за тысячу даже ущипнуть себя не даёт! Сотни мужчин у неё перебывали, а она до сих пор девственница!

Услышав об этом, я ещё сильнее загорелся страстью к неприступной красавице - но, из вежливости, пошёл сперва взглянуть на Джатаки. Её и впрямь было бы не отличить от Кеоры, если бы не наглые глаза и развязные манеры. Уперев руку в бедро, она проговорила:

- Погляди на меня, господин: я точь-в-точь как моя соседка, но я гораздо лучше неё! Я умею всё, что описано в "Камасутре", и кое-что сверх того - а она только и знает, что болтать и глазки строить! И за что ей только платят такие огромные деньги?

- Мне и самому это любопытно, - ответил я. - Пойду-ка, выясню, в чём там дело.

И направился к дому Кеоры. На полдороге меня догнал мой спутник.

- Угомонись, братец! - воскликнул он. - Не за что там платить тысячу рупий! Давай лучше вернёмся к Джатаки: она сказала, что примет нас двоих всего за пятнадцать! Ты ведь сам видел: она ничем не хуже твоей Кеоры!

- Давай это проверим, - предложил я. - Если Кеора и впрямь не лучше Джатаки, я заплачу тебе тысячу рупий; если лучше - ты отдашь мне свою одежду и украшения. Идёт?

- Тысяча рупий мне не помешает, - сказал кашмирец. - Но по каким признакам мы будем судить, которая из них лучше?

Я рассказал кашмирцу о жемчужном испытании, которое в юности устраивал куртизанкам. Идея ему понравилась, и, побившись об заклад, мы разошлись по выбранным девицам.

Вблизи Кеора оказалась ещё прекрасней и притягательней, чем казалась издали. Скромно потупившись, она лишь изредка поглядывала на меня, и каждый её взгляд наполнял мою душу неземной радостью; а когда мне удалось украдкой прикоснуться к её руке, я стал счастливейшим из смертных. Огромных душевных усилий стоило мне приступить к испытанию; в какой-то момент я даже думал, что с радостью отдал бы кашмирцу тысячу рупий, лишь бы этого не делать. Но таких денег я не имел, и взять их было неоткуда. И вот, я скорчил гримасу боли и схватился за голову.

- Что с тобою, мой милый? - встревоженно спросила Кеора.

- Ничего страшного... - успокоил я её. - Поболит и отпустит.

И снова сморщился и схватился за голову. Кеора не успокоилась, а принялась выспрашивать, чем она может помочь. Я поведал ей, что болезнь моя смертельна и не лечится ничем, кроме порошка из слоновьих жемчужин (особо крупные жемчужины, которые якобы находят в черепе слона). Она тут же сорвала с себя ожерелье, кликнула слугу и приказала:

- Истолки это в мелкий порошок и принеси сюда!

- Любимая! - воскликнул я. - Неужели ты и в самом деле погубишь свои жемчуга ради чужеземца, который тебе едва знаком?

- Не говори так, - ответила она. - Пусть и на время, но сейчас ты мой возлюбленный. Ради любви люди жертвуют жизнью, не то что какими-то жемчугами!

С большим трудом уговорил я Кеору не толочь всё ожерелье, а ограничиться двумя жемчужинами. От одной щепотки порошка моя притворная болезнь прошла, и мы прекрасно провели остаток ночи, просто беседуя и глядя друг на друга.

Расставшись с любимой на рассвете, я пошёл искать своего спутника. Тот сидел в трактире неподалёку, и вид имел весьма недовольный. Насупившись, поведал он мне о своих злоключениях:

- Едва я заикнулся про смертельную болезнь, Джатаки выставила меня за дверь и швырнула вслед мои деньги. "Помирай где хочешь, только не у меня! - кричала она. - Не хватало мне ещё от тебя заразиться!" Пожалуй, такая дрянная баба и десяти рупий не стоит! А каковы твои успехи, братец?

Я продемонстрировал ему жемчужный порошок. С тяжёлым вздохом он признал:

- Да, Кеора действительно во сто раз лучше, чем Джатаки. Ты победил, забирай мою одежду и украшения.

Разодетый, пусть и не вполне по-царски, но дорого и пышно, вернулся я к учителю. Джай-баба оглядел меня и остался доволен.

- Сегодня сиди дома и никуда не пропадай, - предупредил он. - Вечером ты мне понадобишься.

Весь день я провёл в мечтах о Кеоре. И предстоящее посвящение, и даже Индия, оставшаяся без государя, уже не волновали меня нисколько - я думал лишь об одном: как бы снова увидеться с обожаемой кодолийкой.

Каково же было моё удивление, когда под вечер учитель сам привёл меня к ней!

- Знакомься, радость моя, - сказал он Кеоре. - Это Викрам Адитья, мой бестолковый ученик. Ох, и много же мне пришлось потрудиться, чтобы доставить его к тебе!

Завидя друг дружку, мы на мгновение перестали видеть всё остальное. Зардевшаяся от счастья, Кеора воскликнула:

- Любимый, как я рада видеть тебя снова! В прошлый раз ты назвался купцом, но чуяло моё сердце, что ты не из простых! Ты и вправду царь царей индийских?

Утратив от волнения дар речи, я лишь утвердительно покачал головой. Кеора, преклонив колени, прикоснулась к моим стопам - и обратилась затем к учителю:

- Благодарю, Ананда-джи: ты преподнёс мне неоценимый подарок. Но - хоть мне и очень неловко об этом говорить - ты не получишь награду, на которую рассчитывал. Девственность свою я отдам только Викраму Адитье, ибо он, и только он покорил мою душу. Тебя же я люблю как брата и, чтобы хоть как-то утешить, верну тебе всё, что ты на меня потратил, в двойном размере. Не сердись, пожалуйста, и помни: в моём доме ты всегда будешь желанным гостем!

Джай-баба насупился:

- И когда же это вы успели познакомиться? Уж не прошлой ли ночью?

Кеора покачала головой:

- Да, именно так. Викрам стал первым мужчиной, который до меня дотронулся - и я горько сожалела, что не позволила ему большего. Прошу, оставь нас наедине хоть ненадолго! Мне так не терпится его обнять!

- Будь по-твоему, - ядовито ухмыльнувшись, ответил Джай-баба. - Обнимая ученика, ты обнимаешь учителя - как же я могу отказаться от твоих объятий? Уверяю, Викрам сегодня тебя удивит! Но сперва, будь добра, прикажи выдать мне тридцать две тысячи рупий, коль скоро ты обещала возместить мои затраты в двойном размере.

Бровью не поведя, Кеора позвала ключницу и велела выдать просителю денег. Джай-баба удалился, бросив мне на прощание:

- Счастливо оставаться, ученичок! Вижу я, тебе сейчас не до учёбы. Понимая твои чувства, не стану тебя ни к чему принуждать. Об одном прошу: не забудь, кто ты есть на самом деле!

Последние слова меня слегка озадачили, но переспрашивать я не стал. Едва Джай-баба закрыл за собой дверь, мы с Кеорой, подобно диким зверям, набросились друг на друга. Опьянённые страстью, мы позабыли обо всём и, лишь утолив её, вновь обрели способность думать и говорить.

Я тут же вспомнил об учителе и с болью осознал, что посвящения мне теперь не видать. Возможно, эта красавица была моим последним испытанием - а я, поддавшись похоти, позорно его провалил. Что же мне делать теперь? И где искать учителя?

Опечаленный, отстранился я от Кеоры. Заметив перемену моего настроения, она положила мне руки на плечи и ласково расспросила о причинах грусти. А услышав о них, улыбнулась и рассказала, что мой учитель тоже не выдержал испытания красавицей. С удивлением узнал я, что Джай-баба был влюблён в Кеору без памяти и выполнял все её прихоти. Как-то раз она обмолвилась, что хотела бы увидеть Викрама Адитью - и вот, он похитил меня из Уджайна, как редкую зверушку, просто чтобы показать возлюбленной! Меня, царя царей индийских!

Дерзость Джай-бабы показалась мне возмутительной - но, взглянув на Кеору, я понял его и простил. Если бы она захотела увидеть Индру, царя богов, я, не раздумывая, его с небес стащил бы! Обняв её, я сказал:

- Каковы бы ни были намерения учителя, он, несомненно, сделал доброе дело. Если бы не он, мы никогда бы не встретили друг друга, и никогда бы не узнали, что такое настоящая любовь! Полетишь ли ты со мной в Уджайн, моя радость?

Кеора, не раздумывая, согласилась - и я тут же вызвал вас, Агнил и Какил. Пока вы были в пути, мы с ней обошли вокруг священного огня и принесли друг другу семь клятв; теперь она моя шестая жена, и я люблю её больше жизни.

Вас смущает, что я женился на девице из весёлого квартала? Не смущайтесь: Кеора вовсе не куртизанка, а младшая дочь кодолийского царя Матсьендры. В стране Кодоли, по странной прихоти природы, девочек рождается в десять раз больше, чем мальчиков - вот и приходится кодолийкам, даже очень знатным, пускаться во все тяжкие, чтобы найти себе жениха. Кеора прекрасна, богата, хорошо воспитана, и ни один мужчина, кроме меня, к ней не прикасался. Уверен, что более достойной жены мне не отыскать.

Учителя своего я с тех пор не видел и не горю желанием увидеть. Рядом с Кеорой он был бы лишним. Я ему ничего не должен, и мне от него ничего не надо - кроме, пожалуй, одного. Хотелось бы выяснить, где я пропадал полгода... и спросить с него за украденное время! Строго спросить! Но не настолько мне этого хочется, чтобы всерьёз заниматься поисками. Гораздо больше я хочу поскорей вернуться домой".

Так Викрам Адитья закончил свой рассказ. Веталы снова переглянулись, и Агнил озвучил их общее мнение:

- Мы полагаем, государь, что эти полгода ты был собакой и, по приказу Бхайравананды, шёл из Уджайна в Шринагар. А злодей, которого ты до сих пор называешь учителем, превратился в такого же пса. Его-то мы и вывезли тогда с острова. Затем тот пёс превратился в Викрама Адитью...

Викрам побледнел:

- И он ходил к моим жёнам?

- Да, - ответил Какил. - Но они чисты, поскольку Бхайравананда не перевоплотился, а полностью превратился в тебя. У того Викрама, который ходил к твоим жёнам, были твоё тело и душа - а злодей наблюдал за тобой изнутри и иногда руководил твоими действиями.

- Но он же руководил и страной? Какие решения он принимал?

- Почти никаких, - успокоил Викрама Агнил. - Не власть его манила, а жемчуга Индраджита. Просидев на троне чуть больше месяца, он превратился в актёра и ушёл в Гвалиор, чтобы выманить у твоей сестры волшебное ожерелье, которое делает людей невидимыми. Добыв его, он опять вернулся в столицу, но вскоре сбежал к своей зазнобе.

- Собака, в которую ты превратился, тем временем дошла до Шрингара, - продолжил Какил. - Тут злодей вернул тебе прежний облик и повёл показывать Кеоре...

- И сам себя перехитрил! - усмехнулся Викрам. - Теперь Кеора моя - а он скитается, одинокий, неведомо где. Что ж, поделом ему! Но прошу вас, Агнил и Какил: не называйте моего учителя злодеем. Всё же он сделал мне больше добра, чем зла.

Веталы нехотя пообещали не оскорблять Бхайравананду. А на другой день, превратившись в белые облака, унесли Викрама с молодой женой в Уджайн.

Продолжение следует. Аудиоверсия будет
Текст отсюда

Добавлено: Пн Мар 17, 2014 1:05 pm

КАК ШАНИДЕВ ВИКРАМА УСМИРЯЛ

Шани Дев

Грозный Шани Дев, владыка Сатурна, однажды въехал в звёздную страну Канья-раши (а по-нашему, в двадцать четвёртый градус Девы). Скрежеща и громыхая, ползла его чугунная колесница, а сам он, злорадно ухмыляясь, на Землю поглядывал. Под ним был Уджайн, а в Уджайне - Викрам Адитья, бывший царь царей индийских. И дурной глаз Шани Дева не сулил ему ничего доброго.

Догнали Шани старшие боги: лучезарный Сурья, повелитель Солнца, зеленоликий Будха, хозяин Меркурия, и бледный Шукра, владыка Венеры. Сурья был на медной колеснице, Будха на бронзовой, а Шукра на серебряной. Шани им даже не поклонился, хотя Сурья приходился ему отцом, а Шукра и Будха - дядями. Притормозив, спросил насмешливо:

- За Викрама просить хотите? Даже не пытайтесь! С сегодняшнего дня он в моей власти, и я сделаю с ним всё, что мне угодно!( Свернуть )

Сурья воскликнул:

- Умерь свой гнев, Шани! Викрам Адитья - мой приёмный сын! Не злоупотребляй своей властью! Помни, что обидеть брата - дурная карма!

Шани ответил:

- Викрам обидел меня, и я не намерен ему прощать. Обещаю тебе, отец: в ближайшие девяносто месяцев я обижу Викрама неоднократно - но, из уважения к тебе, всё-таки сохраню ему жизнь. Довольствуйся этим и не вмешивайся в мои дела!

Шукра заявил:

- Это не только твои дела, Шани. Благосостояние Викрама драгоценно для всех богов. Он почитает нас - и миллионы людей, вдохновляясь его примером, строят нам храмы и приносят жертвы. Пока Викрам здоров и счастлив, люди верят, что мы добры и справедливы - но что они подумают, если на Викрама посыплются несчастья? Пожалуй, они разуверятся в нас и начнут поклоняться демонам, а то и вовсе в буддизм ударятся. Подумай об этом, племянник, и обращайся с Викрамом побережнее.

Шани возразил:

- Я - единственный из богов, кого Викрам не почитает. Вдохновляясь его примером, люди не строят мне храмов и не приносят жертв. Что же они подумают, когда я накажу Викрама за непочтительность? Пожалуй, они они убедятся в моём могуществе и начнут меня уважать. Обещаю тебе, дядя: в ближайшие девяносто месяцев я замучаю Викрама так, что о жестокости моей сложат легенды; но, по окончании этого срока, верну ему всё, что он утратит. Будь уверен в этом и не вмешивайся в мои дела!

Будха с ним согласился:

- Да, племянник, во многом ты прав. Неуважение к богу - тяжкий грех, заслуживающий столь же тяжкого наказания. Но если Викрам осознает свою ошибку, раскается и будет впредь почитать тебя, как должно - сменишь ли ты гнев на милость?

Шани ответил:

- В этом случае я прощу Викрама, но не избавлю его от бедствий. У твоего потомка, Шри Будха-джи, накопилось изрядно дурной кармы. Лучше сжечь её сейчас, чем дать ей проявиться в будущем рождении - не правда ли, дядя?

Буддха снова согласился:

- Да, кармические долги следует отдавать как можно скорее. Но я не помню за Викрамом никаких недостойных поступков. Поведай нам: чем он испортил свою карму?

Шани перечислил грехи Викрама Адитьи:

- Построил дорогу, защитил обиженного, приютил бездомного, озолотил бедняка и выдал замуж бесприданницу. Вот чем испортил он свою карму, вот за что надлежит ему расплачиваться!

Тут все боги вскричали:

- Шани, да ты, должно быть, шутишь?! Как можно испортить свою карму добрыми делами?

Шани ответил:

- Я никогда не шучу. И у добрых дел бывают дурные последствия. Если Викрам не устранит их в этой жизни, не видать ему в следующем рождении ни высших миров, ни даже мира людей!

Старшие боги задумались над словами Шани. Наконец, Сурья высказал их общее мнение:

- Ладно, сынок, поступай, как знаешь. Ты пообещал, что Викрам останется жив и невредим - смотри же, исполни своё обещание! В остальном предоставляю тебе полную свободу действий!

И троица резво покатила вперёд, а тяжелая колесница Шанидева поплелась за ними - медленно, но верно. И с нею в жизнь Викрама, и без того разладившуюся за последние полгода, въехали новые неурядицы. Красавица Кеора, которую он привёз из Кашмира, пришлась не по нраву его старшим жёнам. Что бы она ни делала - всё осуждалось, что бы ни говорила - всё оспаривалось; и даже в её несравненной красоте и безупречных манерах ревнивые жёны находили тысячи изъянов. Не в силах терпеть бесконечные скандалы, Викрам удалился с Кеорой за реку, в лесной особняк, где рассчитывал обрести покой. Однако жить спокойно ему не дали.

Вскоре пожаловал к Викраму звездочёт и сообщил о намерениях Шани Дева. Рекомендовал воздвигнуть владыке Сатурна особый алтарь и ежедневно жертвы приносить, чтобы беду отвести. Викрам звездочёта поблагодарил, одарил и отправил восвояси. А постройкой алтаря так и не озаботился.

Затем явился Викраму Шри Будха Дев, владыка Меркурия, и пересказал слова своего злобного племянника. Велел отбросить гордость и поклоняться Шанидеву, да ещё и прощения попросить.

Викрам ответил:

- Не пристало царю, пусть даже бывшему, поклоняться богу ремесленников и неприкасаемых! Пусть я умру, но не сделаю этого!

Будха предупредил:

- Гнев Шани Дева падёт не только на тебя, но и на каждого, кто связан с тобой. Подумай об этом, Викрам, и перестань упрямиться.

Викрам обещал подумать, однако упрямиться не перестал. Несмотря на то, что проблем у него с каждым днём становилось всё больше и больше, он по-прежнему брезговал поклоняться вредному богу, который не даёт людям ничего, кроме неприятностей. А Шани Дев продолжал свой путь по Канья-раши - и щедро осыпал Викрама рзнообразными бедствиями, не щадя и тех, кто жил рядом с ним. Слуги ссорились, бездельничали и воровали, скотина дохла, собаки дрались, дом заполоняли муравьи, а в саду хозяйничали обезьяны. У Кеоры случился выкидыш, и она, не в силах уговорить Викрама поклониться Шани Деву, перестала с ним разговаривать. Но и этот случай Викрама ни в чём не убедил.

Затем склока и разруха перекинулись на другой берег реки, в город Уджайн. Зачастили к Викраму сыновья с жалобами друг на друга; а вслед за ними зачастили горожане с кляузами на царевичей. Бывший государь в их проблемы не вникал, отделывался общими фразами - и люди всё чаще шептались между собой, что Викрам-де подменный: настоящий рассудил бы мудро да одарил бы щедро, а этот - ни то, ни сё.

Между тем, весть об отречении Викрама Адитьи уже достигла всех провинций и сопредельных государств. Отовсюду в Уджайн потянулись послы, новому царю поклониться. Но на троне видели они подростка, который им в сыновья годился! А рядом с ним сидели главный маршал Индии и её же главный казначей, обоим меньше тридцати! И, что бы эти мальчишки ни говорили, что бы ни делали - послы к ним уважением не проникались. Вернувшись домой, рассказывали они своим государям, что в Уджайне правят дети несмышлёные, а мудрый Викрам Адитья теперь не у дел. И, услышав такие новости, многие государи подумывали: "А не пора ли наш Уджайн себе вернуть?"

Дело в том, что за минувшее тысячелетие Уджайн много раз переходил из рук в руки. Владели им ядавы, магадхи, калинги, каннары, яваны и прочие. Все они впоследствии были покорены царём Гандхарвасеной и его сыновьями - Баратхари и Викрамом Адитьей. Но память о славном прошлом они не утратили и, вскоре после отречения Викрама, начали её усиленно ворошить.

В Паталипутре воздвигли статую Ашоки, в Индрапрастхе - храм Накулы и Сахадевы, в Двараке - кенотаф Арджуне Картавирье. Эти герои когда-то сидели на уджайнском троне, задолго до Викрама Адитьи! Другие выражали свои претензии менее затейливо: каннары просто отказались платить дань, кумаонцы захватили кусок долины Ганги, а на берегу Инда всё чаще появлялись всадники в остроконечных шапках. Это были шаки, они тоже в былые времена Уджайном овладевали неоднократно.

Стало ясно, что войны не избежать. Царевичи занялись приготовлениями: укрепляли стены, делали запасы, собирали войска. Тем временем, Викрам Адитья наконец выстроил у себя в лесу алтарь Шани Дева и принялся ежедневно ему поклоняться: жертвы приносил, прощения просил, умолял смилостивиться над Индией. Вместе с ним поклонялись все его домашние - и вредоносный Шани, похоже, сменил гнев на милость. Через месяц Викрамово хозяйство наладилось; через два - прекратились раздоры в столице. А через три месяца чудесным образом обрушились памятники всем бывшим хозяевам Уджайна - и правители, которые их воздвигли, в суеверном страхе отказались от своих притязаний. Примерно в то же время на строптивых каннаров напали тамилы. Пришлось им, принеся извинения царю Винаяку, смиренно просить у него помощи. Получив её, каннары преисполнились благодарности и об отделении больше не помышляли. Кумаонцы же через пару лет сами убрались в свои горы. Ходили слухи, что Викрам Адитья лично прибыл к ним в Чампават и убил тамошнего царя. Разумеется, это были сказки: Викрам всё это время жил в лесу и поклонялся Шани Деву.

Только однажды покинул он лесную обитель - когда шаки всей ордой переправились через Инд и устремились на восток. Викрам с веталами вылетел им навстречу и вернулся с головами двенадцати шакских вождей! После такого позора кочевники сразу убрались обратно за реку, и во всё царствие Винаяка о них больше никто не слышал.

Разгром кочевников произошёл на четвёртый год правления Викрамовых сыновей. К тому времени Винаяк уже женился и обзавёлся детьми. У него наконец выросли усы, и никто из соседей не заикался о том, что на уджайнском престоле сидит младенец. Царевичи и горожане больше не досаждали Викраму жалобами и не просили у него советов - но теперь его начали беспокоить послы от вассалов и союзников. Нанеся официальный визит молодому царю, они в тот же день переправлялись через Кшипру, чтобы засвидетельствовать своё почтение "богоподобному Викраму Адитье". Он принимал их скромно, как и подобает домохозяину, удалившемуся от дел. И всякий раз говорил примерно одно и то же:

- Напрасно иные думают, будто, отрёкшись от царства, я отрекусь и от Индии. Никогда! Если нашей стране будет угрожать беда, я приду ей на помощь даже с того света! Пусть помнят об этом те, кто зарится на наши земли и богатства!

Но в столь пламенной отповеди нужды уже не было: узнав об истреблении шакских вождей, враги умерили свои аппетиты, а вассалы перестали своевольничать. В народе пошли слухи о том, что Викрам Адитья на крылатом коне летает по стране, совершая подвиг за подвигом: усмиряет ведьм, истребляет разбойников и ракшасов, убивает тиранов, отнимает силу у злых колдунов... Викрам лишь усмехался этим легендам, всякий раз жалея, что их не слышит его друг Бетал: то-то он бы порадовался новым сюжетам! Однако Бетал пропал бесследно, и за все девяносто месяцев ни разу не дал о себе знать. И Джай-баба - он же Бхайравананда - тоже ни разу не проявился.

За четыре года к Викраму постепенно переехали все его жёны и, помирившись с Кеорой, стали вместе славить Шани Дева. В этих благочестивых занятиях провели они ещё три года - и, наконец, звездочёт объявил, что колесница Шани покидает Вричшика-раши (а по-нашему, приближается к двадцать четвёртому градусу Стрельца). Оттуда безжалостный хозяин Сатурна уже не в силах посылать Викраму бедствия, но способен устраивать мелкие недоразумения и финансовые проблемы.

Викрам вздохнул с облегчением, и вскоре исполнил то, что давно обещал своей шестой жене Кеоре. Вместе с нею отправился он в царство Кодоли, где обитала вся её родня - царь Матсьендра, царица Могола, два брата и три-четыре тысячи сестёр. Давно уж не терпелось прекрасной кодолийке мужем своим перед ними похвастаться.

А грозный Шани Дев, владыка Сатурна, проводил их взглядом и усмехнулся, уже по-доброму. Знал он про Кеориного мужа то, что неведомо ни богам, ни смертным, ни Кеоре, ни самому Викраму Адитье. Время рассказать об этом ещё не настало. Но оно придёт довольно скоро.

Продолжение следует.
Редактор: А.Володина.
Текст отсюда

Добавлено: Чт Мар 20, 2014 1:28 pm

КАК ВИКРАМ И КЕОРА ДО КОДОЛИ ДОБИРАЛИСЬ

Викрам Адитья, бывший царь царей индийских, и его шестая жена Кеора, принцесса Кодолийская, летели по небу в беседке из летучего дерева. Это чудо древней техники называлось "вимана" и не имело собственного двигателя. Тянули виману двое ветал, Агнил и Какил, принявшие по такому случаю облик лебедей - красного и чёрного. Была она окутана маскировочным облаком, а потому с земли её никто не видел. Замечали виману только птицы - и сильно удивлялись. Во времена Викрама Адитьи такие штуки уже были редкостью.

В первый же день путешествия, над рекой Нармадой, подлетел к вимане зелёный попугай. Сев на перила, выразил общее птичье мнение:

- Давненько в нашем небе беседки не летали! Я удивлён, я поражён, я просто глазам своим не верю! Кто вы, небесные странники? Боги? Йоги? Герои? А, может быть, просто люди?

- Просто люди, - ответил Викрам, не вдаваясь в подробности. - А ты кто таков?( Свернуть )

Попугай заморгал и затрещал:

- Ой, простите великодушно, забыл представиться! Я Хираман, сын Хирамана, родом из Одра Деша - слыхали про такую страну? Лежит она далеко на востоке, на берегу Бенгальского залива. А вы-то откуда будете, если не секрет?

- Из Уджайна, - Кеора ответила.

Хираман всплеснул крыльями:

- Невероятно! Священный Уджайн, родина прославленного Викрама Адитьи! Вам, наверно, доводилось его видеть?

- Конечно, доводилось! - с улыбкой промолвила Кеора, оглянувшись на мужа. Но тот, себя не раскрывая, ответил уклончиво:

- Редкий житель Уджайна не видел Викрама Адитью.

Хираман замотал головой:

- О, как я вам завидую! Сам-то я о Викраме только слышал, но воочию узреть не сподобился. А теперь не увижу его никогда...

- Увидишь, если захочешь, – обнадёжил его Викрам. - Сейчас он в отъезде, вернётся вскоре после Дивали. Прилетай тогда в Уджайн, в лесу за рекой его найдёшь.

Хираман, скосив голову набок, щёлкнул клювом:

- А ты уверен, что это НАСТОЯЩИЙ Викрам?

Викрам Адитья хмыкнул саркастически:

- А какой же он, по-твоему? Игрушечный, что ли?

Хираман потупил взор:

- Прости, уважаемый, за нелепый вопрос. Я ведь попугай, птица глупая, только и умею, что чужие басни пересказывать. Слышал я, что в лесу за речкой поселился не настоящий Викрам, а его двойник. А сам Викрам Адитья отправился в дальнее путешествие, совершил множество подвигов, а затем погиб, нелепо и преждевременно. Ты, должно быть, осведомлён лучше меня - ну, так опровергни мои заблуждения! Расскажи, пожалуйста, как живёт и чем занимается тот Викрам Адитья, которого ты считаешь настоящим.

- Викрам отошёл от государственных дел и удалился в лесную обитель. Там он проводит время в молитвах и богоугодных занятиях, - сообщил Викрам.

Хираман, вытянув шею, вытаращил глаза:

- И давно это с ним?

- Семь лет, - ответил Викрам.

Хираман забегал по перилам, восклицая:

- В таком случае, его точно подменили! Вне всякого сомнения! Настоящий Викрам Адитья не просидел бы семь лет в лесу, никуда не двигаясь. Он был герой! Он жить не мог без подвигов и приключений! Унылая однообразная жизнь, о которой ты говоришь - совсем не в его стиле.

Кеора встревоженно покосилась на мужа - а вдруг и в самом деле не настоящий?! Но тут же вспомнила, что все остальные жёны в нём не сомневаются - и успокоилась. Уж они-то настоящего Викрама ни с кем не спутают!

Викрам же напрягся и почти вспылил:

- Да что ты знаешь о настоящем Викраме, птица? Ни разу его не видел, не слышал о нём ничего, кроме сказок - тебе ли о нём судить? Ты и вправду глупей совы, как я погляжу!

Хираман, остановившись поодаль от Викрама, взглянул на него с упрёком.

- Да что ты знаешь обо мне, человек? Возможно, я не так умён, как ты - но не настолько глуп, чтоб в сказки верить! Про Викрама я слышал от одного брамина, который был его близким другом. Как ты думаешь: можно ли не доверять брамину?

- Не всякому брамину можно доверять в наши дни, - произнёс Викрам назидательно. - Как звали этого дваждырождённого?

- Девадатта, сын Картиккеи; но у вас в Уджайне он был более известен под именем Бетал. Знаешь ли ты его, незнакомец?

Услышав имя давно пропавшего друга-сказочника, Викрам едва не закричал: "Где он?!!!" Но сдержался и промолвил с деланым безразличием:

- Мало кто в Уджайне не знает Бетала. Брамин, воплотившийся в обезьяну, был живой легендой нашего города. Да, Викрам его привечал - и, пожалуй, к словам Бетала стоит прислушаться. Но где ты его видел? И что он тебе рассказывал про Викрама?

- Видел я его в Пури, при храме Джаганнатхи, - ответил попугай. - А про Викрама он рассказывал столько, что и за месяц не перескажешь. Именно от Бетала я и услышал, что настоящего Викрама Адитью убили в Праяге три года назад; а тот, кто отсиживается сейчас в лесу - не настоящий Викрам. Что ты на это скажешь, уважаемый?

Викрам пожал плечами:

- Скажу, что это очень странно. С одной стороны, у меня нет оснований сомневаться в честности Бетала. С другой стороны, то, что он тебе рассказал, невероятно и неправдоподобно до крайней степени. Возможно, ты общался не с Беталом, а с каким-нибудь бесом, принявшим его облик. Можешь ли ты быть уверен, что это был настоящий Бетал?

Хираман заморгал и трижды обернулся вокруг своей оси:

- Разумеется, не могу. В последнее время столько бесов развелось, что уже ни в чём нельзя быть уверенным. Я даже о себе не могу сказать наверняка, Хираман ли я на самом деле, или какой-нибудь бес, принявший облик Хирамана. Пожалуй, не буду я вам больше голову морочить, а полечу, куда летел! Счастливого пути, прекрасные незнакомцы!

И, картинно расправив крылья, собрался уже оттолкнуться от перил - но Викрам остановил его:

- Погоди, Хираман! Кем бы ни был этот Бетал, мне любопытно знать, что он рассказывал про Викрама Адитью. Если ты не торопишься...

- Не тороплюсь, не тороплюсь, - радостно подтвердил попугай, складывая крылья. - И охотно поведаю вам всё, что я запомнил - а память у меня о-го-го, покрепче человеческой!

И Хираман рассказал Викраме и Кеоре такую историю:

Продолжение следует.
Литературный Редактор: А.Володина.
Текст отсюда

Добавлено: Ср Мар 26, 2014 6:49 pm

90 месяцев: девятая глава, аудио. Клево!

Добавлено: Вт Май 06, 2014 7:19 pm

Добавлено: Чт Июн 12, 2014 11:55 am

90 месяцев: Первый рассказ попугая (продолжение)

РАССКАЗ ВЕДЬМЫ

"Мы богини-волшебницы - умницы и красавицы - жили когда-то в долине Куллу, прекрасней которой нет на свете. Были у нас тысячи верных поклонников, уютные храмы, богатые жертвы и двадцать две горячих купальни с молодильной водой. Каждое утро смывали мы с себя лишний возраст и всегда оставались двенадцатилетними! А теперь, как видишь, нет у нас ни поклонников, ни храмов, ни молодильной воды. В здешнем климате мы сохнем, увядаем и каждый час стареем на год. Чтобы хоть как-то восстанавливаться, приходится нам человечину жрать! Вот до такой срамоты мы докатились - и всё из-за вас, скромных и благочестивых!

Беда наша в том, что жалостливы мы слишком. Пожалели как-то раз одного пожилого брамина - дряхлого такого, дохлого, скрюченного, прямо смотреть на него больно было. Пришёл он в нашу долину, забился в пещерку и сидел там безвылазно, пока зима не настала. Не ел, не пил, только гимны пел - а как первый снег пошёл, так и замолчал. Заглянула я к нему - а он уж глазки закатил, от холода посинел и дышит еле-еле... Ещё немного, и окочурился бы совсем!

Отнесли мы задохлика в ближайшую купальню, отогрели, отмыли, омолодили - и что ты думаешь? Поблагодарил он нас? Как бы не так! Едва оклемавшись, с упрёками накинулся. Зачем, дескать, оживили-омолодили? Так хорошо умирал, всю дурную карму сжёг, прямо к Брахме направлялся - а вы меня на Землю вернули, и теперь мне опять тут целую жизнь страдать!

Пожалуй, за такие заявления стоило его сразу от страданий избавить. Но мы, добрые-милосердные, опять пожалели дурака, в живых оставили. Попросили только, чтобы убрался с глаз долой и мучился где-нибудь в другом месте.

Он и убрался - но не навсегда. Лет через сорок вернулся, снова старый и дряхлый, и слёзно умолял простить его за дурацкое поведение. Говорил, что только сейчас осознал, как прекрасно жить на свете и какое благо мы для него сделали. Славил нас на все лады - называл лотосоокими, луноликими, золотыми, сверкающими, премудрыми, всеблагими - ну, мы и растаяли. Позволили ему ещё раз в молодильную воду окунуться.

Тут-то и выяснилось, что припёрся он не один, а с женой. И почему-то был уверен, что мы её тоже омолодим, поскольку без неё ему, видите ли, жизнь не мила. Мы, естественно, отказали: с чего это нам чужую бабу в свою ванну пускать? Так он один купаться не захотел, а уселся на голый камень и целую неделю нас своим нытьём донимал. А вместе с ним и жена голосила непрерывно! Пришлось нам как-то выкручиваться, чтобы и им рот заткнуть, и себя не обидеть. Отправили их в Маникарнику - самую дальнюю и самую холодную купальню, куда мы почти никогда не заглядывали. Это - если ты знаешь наши места - вверх по Парвати-реке, от устья два дня пути.

Скандалисты ушли, и лет пятьдесят о них ничего слышно не было. Примечали мы только, что тропинка вдоль Парвати-реки с каждым годом всё шире становится, но значения не придавали. Спохватились лишь тогда, когда пришли какие-то люди с юга и стали из тропинки дорогу делать - широкую, чтобы на колеснице проехать можно. Было их не меньше тысячи - никогда ещё столько южан в нашу долину не забредало!

Мы не сразу и сообразили, что они в Маникарнику ломятся. Думали, про молодильные купальни никто из людей не знает - а оказалось, наш браминчик уже растрепал про них всему свету! И теперь нас хочет посетить сам Викрам Адитья, царь царей индийских - с ума сойти, какая честь! Только его в долине Куллу и не хватало!

Приняли мы гневный облик (не дай бог тебе его увидеть!) и шуганули южан так, что драпали они без остановки до самой Курукшетры. Дорогу, ими построенную, в два счёта обрушили - и полетели в Маникарнику, болтуна наказывать.

Прилетаем и видим: возле нашей купальни уже целое поселение наросло! Сотня домиков, два десятка храмиков, посерёдке большущая статуя Рамы, вокруг неё брамины толпами бродят. И все такие наглые-спесивые, ни чуточки нас не испугались! Обозвали ведьмами - это нас-то, богинь-волшебниц! - и приказали немедленно покинуть святое место!

Пожалуй, за такую дерзость стоило им сразу головы поотрывать. Но мы, по доброте душевной, зверствовать не стали. Всего лишь подняли небольшой ураганчик - и всех нахалов сразу в реку посдувало. Потом спустили с гор аккуратную лавиночку - и все домишки тоже в реку снесло. Она от этого из берегов вышла, и на месте убогого городишки возникло прекрасное озеро. Только верхушки храмов кое-где из воды торчали.

На одной из них увидали мы того самого брамина-трепача, которого покарать хотели. Был он мокрый, жалкий, насмерть перепуганный - ну, как такого наказывать? Взяли мы его за руки за ноги, унесли за южный перевал и отправили к царю царей индийских. Велели передать, что купальня закрылась навсегда, и вообще ему здесь не рады.

Не подумай, хвостатый, что мы такие жадные и негостеприимные. Пришёл бы этот Викрам к нам культурно, принёс бы подарки, попросил бы вежливо - мы бы ему не отказали. Но видать, не в его привычках по-человечески себя вести. Через год вломилась к нам новая орда южан, вдвое больше, и принялась дорогу ремонтировать. А с ними явились бородатые брамины в оранжевом, все из себя девственные и праведные - и давай нас проклинать, да такими ядовитыми словами, от которых либо заживо сгореть, либо ума лишиться! Ну, скажи, по-каковски это: не поздоровавшись, не переговорив, сразу проклятиями кидаться?

Справиться с ними мы не смогли, так и пришлось Маникарнику южанам отдать. Они озеро спустили, купальню восстановили - но на этом не успокоились. Стали по горам шастать, прочие купальни отыскивать и одну за другой занимать. Повсюду первым делом ставили статую Рамы и сажали оранжевого брамина, чтобы он нас от молодильной воды отгонял. Это нас-то, законных хозяек долины Куллу!

Бились мы с ними, бились, да так ничего и не добились. Попытались народ на восстание поднять - а народ уже весь на стороне южан! Они, видишь ли, открыли купальни для всенародного посещения - и все наши поклонники к ним переметнулись. Мы-то туда допускали только особо избранных и самых любимых... опять же, не потому что мы такие жадные, а потому что людишки такие дикие. Повсюду наплюют, насморкают, а то и помочиться норовят прямо в воду - а она от этого молодильные свойства теряет. И сколько им ни говори, сколько ни предупреждай - всё бестолку. Проще не пустить, чем к чистоте приучить.

Пытались мы браминам это втолковать, но они нас не слушали. Сами гадили и другим не мешали, и за пару лет убили все источники вечной молодости. А виноваты оказались "ведьмы" - то есть, мы! Нас теперь только так и называли, и винили во всех бедах, от неурожая до импотенции. И когда молодильная вода молодить перестала, у браминов тут же объяснение нашлось: ведьмы-де её заколдовали, чтобы людям не досталась.

И всё! Не стало нам житья в долине! Храмы наши разорили, рощи вырубили, стреляли в нас горящими стрелами, а тех немногих, кто нам верен остался, убивали зверски. Мы, конечно, тоже в долгу не остались: хоть по натуре мы и добрые, но всякой доброте есть предел. Изведали недоумки всю силу нашего гнева! Тысячами отправляли мы их в худший мир, где им, надеюсь, теперь очень плохо. Браминов, конечно же, в первую очередь - они больше всех заслужили.

В конце концов, вызвали нас к себе старшие боги и спросили: "В чём дело, девушки? Почему безобразничаете? Брамины на вас жалуются, испепелить просят". Мы им ответили, что брамины землю нашу губят, а мы, как богини-хранительницы, просто выполняем свой долг по защите родных мест. Они же нам на это: "Были вы хранительницами, но ваше время кончилось. Теперь хранителем Куллу назначен Шри Рагхунатх, новое воплощение Рамы. Если у вас какие-то проблемы - обращайтесь к нему, но своевольничать впредь не смейте!"

Отправились мы на этого Рагхунатха взглянуть. А это оказался - не поверишь! - тот самый задохлик, которого мы когда-то от смерти спасли. Сидел он в городе Наггаре, в новеньком храме, выстроенном в его честь, разодет был по-царски и едва не лопался от важности. Встретил нас неприветливо, слова сказать не дал, с порога обвинениями засыпал, а под конец предъявил ультиматум: расколдовывайте немедленно наши купальни - или убирайтесь за перевал Рохтанг, к буддистам и кимпурушам!

Я, не сдержавшись, подняла его под потолок и при всех отчитала, как следует. Напомнила ему, кто он такой, чем нам обязан, как с богинями-волшебницами обращаться должен - а напоследок об пол шваркнула. Убить не убила, но задницу он себе отбил так, что неделю сидеть не мог. И, понятно, наши отношения от этого не улучшились.

Вскоре Ваюдев, наш божественный предок, навестил долину Куллу и предупредил, что лучше бы нам отсюда удалиться поскорее. Брамины-де готовят особое жертвоприношение Агни Семипламенному, после которого тот уже просто не сможет не вмешаться.

Не дожидаясь небесного огня, отправились мы на север - и теперь сидим в этой пустыне и ждём, когда обстановка в Куллу переменится. Вся надежда на то, что Рагхунатх состарится и умрёт, а южане, не выдержав наших зим, вернутся к себе на юг. Но, по слухам, хитрый гад нашёл в Манали незагаженную купальню и пользуется ею единолично... А значит, ждать нам придётся долго.

Понял ты теперь, за что мы ненавидим ваше сословие? Вы, сладкоречивые-благочестивые, оболгали нас, опорочили и с родной земли выжили! И ничего против вас не сделаешь: у вас и Веды, и ритуалы, и всем вы голову заморочите, и для любой своей пакости оправдание найдёте! Ступай же в свой Шринагар, не наводи нас на дурные мысли! Не то сожрём тебя, и косточек не оставим!"

Так ведьма закончила свой рассказ. Бетал, однако, не ушёл, а лишь отступил на шаг. И сказал:

- Сожрите меня, сёстры, но удовлетворите моё любопытство. Никак не могу я взять в толк, почему это вы, богини-волшебницы, Атхарававеды боитесь? Её заклинания не причиняют вреда богам. Страшны они лишь для демонов, колдунов, ракшасов и прочей не...

При этих словах девицы вдруг превратились в краснокожих чудищ с выпученными глазами и огромными клыками. И хором заорали:

- ВОН ОТСЮДА!

Бетал, как мячик, отскочил на высокий валун, торчавший неподалёку. Оттуда помахал чудищам лапой:

- Счастливо оставаться, красавицы!

И, высоко задрав хвост, потрусил по дороге, ведущей в Шринагар. Хоть и держался он браво, но на душе у него кошки скребли. После беседы с людоедками Бетал понял, что никак не сможет выполнить обещание, данное царю Киртидваю. Такую мощную нечисть простыми заклятиями не проймёшь, тут нужны тайные знания, недюжинная духовная сила и особое благоволение богов. Ничем таким Бетал не обладал, а потому оставалось ему только одно: заскочить во дворец за Викрамом и, вместе с ним, тихонько улизнуть из города.

Когда ведьмы скрылись из виду, Бетал огляделся и свернул с дороги, чтобы кружным путём вернуться в Агартху. Не знал он, что возвращаться уже не надо: Викрам Адитья давно идёт за ним по пятам.

Продолжение следует.
Редактор: А.Володина.
Автор: Гайдук Дмитрий Александрович

Добавлено: Сб Июн 28, 2014 12:28 pm

Видео со вчерашнего концерта 27 .06. 2014 Днепропетровск.

Добавлено: Пн Авг 25, 2014 3:35 pm

Кого так вдохновенно изобразил далёкий индийский художник?
Угадайте-ка... или я ничего не понимаю в портретизме?! Круто!

Добавлено: Вс Сен 14, 2014 12:06 pm

Добавлено: Ср Окт 15, 2014 11:21 pm

Здесь Гайдук прямо как иконописный классик российской словесности и литераторства. Отличное фото! Клево!

Добавлено: Вт Июл 21, 2015 2:31 pm

Ликбез на тему кармы. Статья писалась много лет назад для какого-то сайта, но не была опубликована:

КАРМА (санскрит. "деятельность") – вся совокупность поступков, которые совершает человек. Согласно классической индусской философии, судьба человека зависит именно от его поступков, а не от веры, духовной силы, божьей милости или чего-то там ещё. Причём под "поступками человека" некоторые авторитетные учителя понимают не только действия человека, но и его мысли, и слова, а также всё, что было совершено по его приказу или просьбе.
Все кармапхалы - плоды нашей кармы - накапливаются в наших бессмертных душах и постепенно созревают там, ожидая своего часа. Что мы посеяли, то и пожнём – и если плоды нашей кармы не созрели в этой жизни, то они непременно появятся в следующей. Все наши добрые дела отзовутся добром, все злые дела обернутся злом - и только поступки, совершённые до 12-летнего возраста, могут пройти без последствий.

Учение о карме объясняет, почему некоторые хорошие люди живут плохо и почему некоторые плохие люди живут хорошо. Первые в предыдущей жизни грешили и теперь расхлёбывают последствия своей дурной кармы; вторые совершали добрые дела – и теперь получают с них свои дивиденды. Однако, с точки зрения большинства индусских философов, хорошая карма немногим лучше плохой. Ведь именно последствия наших поступков удерживают нас в плену материальной жизни (сансары) – и нам приходится рождаться снова и снова для того, чтобы все плоды нашей кармы созрели и реализовались. Для того чтобы достигнуть полного освобождения (мокши), нужно дождаться созревания всех плодов своей кармы и долгое время не совершать никаких поступков, рождающих кармические последствия.

В индуизме созреванием плодов кармы руководят боги. По своей особой милости, они могут освободить человека от дурных последствий его кармы. То же самое можно сделать и с помощью уважаемых духовных учителей, и с помощью специальных ритуалов – индуизм предлагает множество способов избавления от злой судьбы. Кроме того, в индуизме считается, что для достижения мокши не обязательно полностью воздерживаться от действий – нужно лишь совершать их максимально бескорыстно и незаинтересованно, ради блага других людей. Такая деятельность называется "карма-йогой"; один из самых видных её представителей и пропагандистов – всем известный М.К. Ганди.

Буддизм подходит к вопросу о карме более бескомпромиссно: причинно-следственный закон един для всех существ, и никакие исключения из него невозможны. Следует отметить, что в буддизме "кармой" считаются только осознанные действия – и даже не столько сами поступки, сколько намерения, которыми они были порождены. Хорошие поступки, совершённые вынужденно или неумышленно, не способствуют улучшению кармы. С другой стороны, большинство направлений буддизма всё же признаёт, что совершение бескорыстных добрых дел (и, особенно, раздача милостыни буддийским монахам) улучшает карму и способствует освобождению из сансары.
В джайнизме "кармой" (вернее, "кармами") называют некую метафизическую грязь, скапливающуюся в душе по ходу всех её земных воплощений. Микроскопические частицы кармической пыли летают повсюду; к душе их притягивают вибрации, порождаемые нашими поступками, речами и мыслями. Взаимодействие накопленных карм с человеческим сознанием порождает весь тот мир, в котором живёт человек. Хороших карм не бывает – все они в той или иной степени вредны и подлежат уничтожению.

В XIX веке, с подачи спиритов и теософов, слово "карма" вошло во все европейские языки. Европейцев особенно впечатлила идея о том, что человек может всю жизнь расплачиваться за грехи, совершённые в предыдущих жизнях – это и определило своеобразное понятие о карме, сформировавшееся в западной среде. Во-первых, "кармой" здесь принято называть не саму деятельность, а последствия деятельности; во-вторых, само слово "карма" чаще всего употребляется как экзотический синоним слова "судьба". Таким образом в концепцию кармы привносится оттенок фатализма, изначально ей не свойственный.

Дмитрий Гайдук.
Отсюда